Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.
Шрифт:
Если бы Италинский был молодым человеком, любящим славу и презирающим опасности, он сел бы на нашу эскадру, прошел бы Дарданеллы ранее англичан и принудил бы турок к миру, не оставив им времени даже вздохнуть. Возможно ли, чтобы один-единственный человек перевешивал всю армию, которая захватила уже половину Турции, и эскадру из восьми кораблей? У Себастиани есть и способности, и ловкость, – этого нельзя отрицать.
Александр. Палермо, 9 апреля 1807 года
Вчерашний день был один из приятнейших в моей жизни, милый и любезный брат: от тебя первого узнаю я, что меня сделали секретарем посольства. Я тебе не могу описать радость мою; я плакал так, как то бывает при радостном свидании после долговременной разлуки; стыдно сказать другому, но тебе открываю мою слабость. Размышление умножило мое благополучие.
Вообрази себе, что я сплю; меня будят, подают мне газеты. Выругав моего мальчика (я его завел себе с тех пор, как у коротконогого генерала голова заполнена одними ролями, комедиями, репетициями и проч.), я опять заснул. Сплю, меня еще будят: бешусь на мальчика, не понимаю его смелости. Но он был уверен в своей правоте. «Вам, – сказал он, – письмо от брата». – «Где?..» В одну минуту колпак очутился на полу, сон исчез, открываю твое письмо (то есть копию твою с батюшкинова письма № 45); первые слова: «Здравие и почтение г-ну секретарю посольства». Давай одеваться скорей, бегу без штанов, в капоте на низ к Дмитрию Павловичу, давай его целовать. Он еще в постели. Комедия! «Что с вами, – сказал он, – ну! Что, качнул, небось? Говорите же!» – «Какое качнул? Дело в том, что перед вами стоит ваш секретарь посольства с удрученною под 1500 рублями мошною». – «Шутишь?» – «Какая тут шутка? Вот и указ батюшка прислал». Не поверишь, как это обрадовало Дмитрия Павловича; начал меня целовать и поздравлять. Я ему говорю: «Вы это все сделали», – а он отвечает: «Какой черт я, ты сам заслужил», – и проч. За обедом пили шампанское за мое здоровье; все сердечно радовались. Карпов, особливо Пиний, кажется, недовольны, но должны в коже лопать и молчать, ибо попрекнуть ни тот, ни другой не могут: оба слишком знают, что они с приезда Дмитрия Павловича в Неаполь и не прикоснулись к работе, я все один делал. Все одно только и говорят: «Стоил того Булгаков, нечего сказать». Королева велела мне сказать через маркиза Сен-Клера, что очень радуется определению, которое оставляет меня прочно при ее дворе, и поздравляет меня.
Александр. Палермо, 1 июня 1807 года
Отправляется какой-то офицер, именем Цукати, в Корфу. Дмитрий Павлович посредством Моцениги пишет к Сенявину. Ты можешь себе представить, милый и любезный брат, с каким восхищением я пользуюсь сим случаем, чтобы к тебе писать, полагая, что письмо это найдет тебя здорового и благополучно прибывшего в Тенедос. Куда тебя обстоятельства не заносили? Неаполь, Корфу, Тенедос! Авось-либо попадешься и в Сицилию: сердце мне предсказывает эту радость; эта радостная мысль не выходит у меня из головы. Дмитрий Павлович меня в том обнадеживает очень. Поццо между прочим к нему пишет: «Булгаков со мною; для меня подлинное счастье его иметь; я пишу вам мало, ибо остальное он скажет брату своему, коему пишет», – и проч.
Лорд, тебе кланявшийся, называется (не вспомню): он пустился было воевать в Египте волонтером; их там отмуштровали славно, отпала волонта, и он опять сюда явился. Ништо им! Зачем не дождаться Сенявина, пройти вместе Дарданеллы и задавить турок? А то от жадности наделали много шуму в Европе своим проходом, не умели дело кончить и оставили все на наших плечах, забыли общую выгоду, погнались за своею в Египет и ништо взяли: из пяти тысяч человек едва, сказывают, двести осталось в живых изменою мамалуков. Из Сицилии послано туда два полка на подкрепление.
Спасибо за подробности о наших офицерах в Корфу; между ними есть прехорошие ребята и мне хорошие приятели. Это хорошо, что из Петербурга тебе велено ехать с Поццо, стало быть, тебя занумерили (как говаривал маленький Рихтер в Москве); вам, верно, дано препоручение, и ежели удастся, то будет и тебе награждение какое-либо. Ваша посылка, я думаю, утрет нос Италинскому, который поступил как баба. Зачем занесло его в Мальту? Приличнее было ехать в Корфу, поторопить Сенявина, предупредить англичан, самому ехать к Дарданеллам, не терять времени, как Арбутнот, и отомстить Себастиани, который угрозами и обещаниями умел взять верх над министром государства, как Россия, имеющая половину
Французы по сие время поют Аустерлицкую баталию, которая з…ха в сравнении с Эйлаутским делом. И не надобно унывать славить наших героев: мы печатаем здесь подробности сей победы. Ты увидишь это из прилагаемого у сего экземпляра. Взятие Тенедоса мы также напечатали со всевозможным для англичан снисхождением.
Италинский к нам пишет, что его совсем забыли и что он ждет приказаний о своем дальнейшем назначении. Скажи мне что-нибудь о Полетике, с тобой ли он на Тенедосе?.. Булетины французские наполнены вздорами; называют нашего государя молодым одержимым, который не хочет дать передохнуть Европе. Особа, приехавшая из Мальты в Мессину, уверяет, что Италинский собирается ехать в Лондон. Этот старик с ума сходит от англичан.
Александр. Палермо, 13 июня 1807 года
Нам сегодня дали знать, что английский корабль идет в Тенедос, я пользуюсь сим случаем с восхищением, чтобы к тебе написать. Мы 1-го сделали большую экспедицию к Дмитрию Николаевичу, препроводили ему через Корфу пакеты от Чичагова. Вам, может быть, уже известно, что в Лондоне произошла большая перемена в министерстве: вся Фоксова шайка, к общему благополучию, слетела, все почти министры в чужих краях переменены. Дуглас отозван, на его место опять Левизон Говер; на место Адера к вам в Вену граф Пемброк; сии два посла прежде отправятся в армию к императору нашему, а оттуда по своим местам. К прусскому королю назначен лорд Пажет, а Артур Пажет ожидается всякий день сюда; пробыв здесь мало времени, последует он в Тенедос, дабы трактовать с Портою. К Сенявину идут четыре английских корабля с четырьмя тысячами войска, сии назначены для покорения острова Скио; таким образом запрется сношение со Смирною. Теперь все пойдет хорошо, а то, право, плохо приходилось, по милости англичан. Система низверженных министров клонилась к постыдному миру, и они всячески работали, чтобы внушить нам отвращение к войне.
Алопеусу обещано, что будет высажено в скором времени 14 тысяч английского войска в Германии, а к государю императору послан план на апробацию; обещано также, что будет дано повеление Фоксу содействовать в усилиях здешнего двора для покорения Неапольского королевства. Мы имеем здесь на рейде пять кораблей, из коих «Formidable», «Royal Souvereign» и «Windsor Castle» трехдечные; ожидаются другие три корабля.
В Польше и Пруссии ничего не происходит. Самые недавние и официальные письма из Вены датированы 30 мая. Руффо говорит, что на Австрию сильно давят; сейм ее должен окончиться в июне месяце. Император вернется в Вену весьма довольный венграми, Стадион едет вперед него. Р. не сомневается, что А. в конце концов себя проявит, ибо ее посредничество, холодно принятое нами и Пруссией, ничего не производит. Кажется, у нас прониклись истиною, что всякий договор с Бонапартом есть надувательство. Мы крайне расположены к великим усилиям, мы ждем от Австрии да или нет, и в последнем случае решено брать меры, дабы достигнуть предложенной цели без ее содействия. Великий план военной и политической операции был намечен нашим императором и королем Пруссии; они договорились 26 апреля не складывать оружия, пока цель не будет достигнута. Идет работа над тем, чтобы склонить к сему Франца. В этой конвенции ничто не было забыто, вплоть до принца Оранского. В ней гарантируется целостность Оттоманской империи. Что ты об этом скажешь? Все это большая тайна, и знай про себя. Вообрази, всем мы отдаем свое, да с прибавкою: Пруссии и Австрии, первой в Германии, второй в Италии, а себе мы не берем ничего.
Бонапарт окопался и укрепился великолепным образом; но у него чрезвычайная нехватка припасов. Мы думаем с полным основанием, что Бенигсен хочет его уморить голодом. Как бы ни было, его бездействие с тех пор, как все подкрепления к нему прибыли, должно объясняться причинами величайшей важности; он не потерял времени: с 70 тысячами он сразился бы, несомненно, и с 340 тысячами, если бы понадобилось. Бонапарт написал письмо, чтобы остановить кровопролитие и сблизиться. Бенигсен отвечал: «Я здесь для того, чтобы биться, а не вести переговоры, у меня нет полномочий». Данциг до 20 мая, по французским донесениям, отказывался сдаваться; мы на третьей линии, и французы угрожают начать приступ. Нейс, Грауденц, Кольбер по-прежнему сопротивляются. 20 тысяч русских сели на корабли в Пиллау; они идут в Шведскую Померанию, чтобы взять французов с тылу.