Братья
Шрифт:
— Эй, вы… За работу. — Заорал Уго. — Сегодня нужно принять весь товар. И ты тоже. — Он яростно глянул на Михаила. — Пошевеливайся.
Так Михаил стал моряком. Уго владел небольшим судном, которое ходило вдоль побережья, повсюду у него было припрятано, договорено и налажено. Он мог жить спокойно, но такая жизнь была для него скучна, а здесь был его мир. Не было гавани, которую Уго не знал лучше, чем пальцы на собственной руке, не было ни одной контрабандной стоянки, где бы не знали его. Иногда они принимали груз с лодок прямо в море. Краденый товар пираты отдавали за полцены. Были купцы, не желавшие платить пошлины и сбывавшие груз тем, кто возьмется доставить его на берег. Особенно преследовала контрабандистов Византия, длинный перечень товаров подлежал на ее границах строжайшему контролю. Византийцы тайком платили местным жителям, сделав из них шпионов. Их флот налетал на контрабандные стоянки, жег захваченные суда и жестоко наказывал виновных. Но дело оставалось выгодным, люди были готовы рисковать, и только злее и беспощаднее грабили византийцев. Это была война без победителей. Не сумев выиграть, империя стала действовать более коварно. Теперь она старалась подчинить себе пиратский промысел, направить его против торговых соперников. Византийские чиновники снисходительно смотрели на проделки морских разбойников и даже позволяли им тратить деньги в городах
Контрабандист должен успеть во время остановиться прежде, чем будет пойман и наказан. Пример Уго говорил о другом. Этот человек был удачлив и необычайно хитер. Везде у него были осведомители, он платил чиновникам, которые могли подсказать время и место внезапного досмотра. Он покрикивал на свою команду, но умел ладить со всеми. Ему доносили, но он не доверял и доносчикам, хоть знал о каждом. Платил он хорошо и в срок, и люди помалкивали. Он был прирожденным моряком, не боялся выходить в бушующее море из защищенной гавани, и знал, как поймать чуть заметный ветер во время штиля. Он не рисковал напрасно, но не боялся риска. Он правильно рассчитывал силы, умел уйти или спрятаться от погони. Никто не мог застать его врасплох. Он был венецианцем, но не стеснялся выдавать себя за амальфийца или пизанца. Все зависело от обстоятельств и стоимости груза. Чаще всего они бывали в Константинополе. Там компаньон Уго держал торговый дом. От него Уго получал товар и узнавал новости о грузах и ценах, а, может быть, не только о них. Иногда после посещения Константинополя они шли прямиком в Венецию, и Уго исчезал на несколько дней. Тогда он сдавал груз обычным перекупщикам и не слишком заботился о выгоде, торопясь сбыть товар. А в других местах сам торговался до копейки и не спешил. Два зимних месяца, пока на море бушевал шторм, они простояли в Константинополе. У Уго был дом в Гелате — пригороде по другую сторону залива, населенном сплошь итальянскими купцами. Гелата была особым местом, район управлялся особо, независимо от императорской власти, содержал свою стражу для охраны порядка, свой суд, своих чиновников, назначенных по желанию купеческой верхушки. Как ни странно, но здесь в самом сердце огромной империи, охватившей своими крыльями два материка, Гелата была островом, управлявшимся по законам запада, с которым Византия соперничала во всех иных местах. Здесь европейцы были хозяевами. Сейчас, утверждая свое влияние, они строили в Гелате огромную башню, самую высокую на всем берегу, с вершины которой через воды залива был виден огромный город Константина, дворцы, сады, церкви и длинная бесконечная линия стен. На строительство этой башни итальянцы завезли своих рабочих. А те, расселившись, смешались с моряками и торговцами этого причудливого пригорода. Все дела вершились внутри по своим законам, и ни одно не выносилось наружу на обсуждение константинопольских властей. Среди здешних людей Уго пользовался большим влиянием.
Они жили возле складов, куда свозили товары, купленные на другом берегу залива, в самом Константинополе. Ни с кем из моряков Михаил не сошелся, но и врагов у него не было. Жили бедно, перебиваясь подачками, которые Уго строго записывал, чтобы вычесть из будущего жалованья. Дни были темные, заполненные зябким, пробиравшим до костей холодом. Спасались от него дешевым вином. В ближайшем трактире по договору с Уго давали в долг. Копейки, которыми моряки обзаводились, когда находилась работа, не задерживались в карманах. Впрочем, Михаил держался в стороне и часто бывал в самом Константинополе. Город, его дома, улицы были куда богаче тех, что он видел до сих пор, скитаясь с актерами. Город был больше Венеции, которая поразила его когда-то своим великолепием. Бесчисленное количество людей бурлило на площадях, пышные выезды богачей, разносчики, ремесленники, мелкие торговцы, бедняки, калеки, выпрашивающие милостыню, алчные толпы на ипподроме, огромное торжище базара, одного из многих в этом бесконечном городе. Чужой город, чужие люди, чужой язык, он знал всего несколько фраз, которыми моряки объяснялись с трактирщиками и женщинами из порта. Зима — время, к которому южанину трудно привыкнуть. Оно чужое для него, как болезнь, его пережидают, как пережидают войну или варварское нашествие — молча, стиснув зубы, не жалуясь, лишь поглядывая на небо с проклятиями и надеждой. Скорее бы весна. Море не замерзало, но непрерывно штормило. Перебираться через залив было опасно. Но Михаил продолжал бывать в городе, даже участил поездки, чтобы не оставаться в убогом жилье. Он не искал себе друзей, бродил один. Несколько раз наблюдал за выступлениями жонглеров, однажды даже купил билет на представление и побывал в балагане. Там играли греческую комедию с обилием непристойных жестов и телодвижений, понятных без слов. Среди простого люда, исходящего влагой сырой одежды и запахами немытых тел, он не чувствовал себя своим. Было в его лице нечто, что заставляло простолюдинов останавливать взгляд, приглядываться с подозрением. Те лица были неразвиты, откровенны в своей хитрости, зависти и злобе. Такими же были их женщины — шумные, жадные, готовые вцепиться в друг друга за копейку, за подхваченного на улице мужчину, за любовь — так они называли свое занятие. Женщины выделяли Михаила, хоть он был оборван, не меньше остальных. Это было особое женское свойство угадать породу в мужчине, притворно признать его власть над собой. А сам Михаил с удивлением понял, что стал равнодушен к актерскому ремеслу. Все, что осталось от прежнего — десяток шуток и монологов собственного сочинения, навык владеть собственным телом и полузабытые теперь фокусы. Умение здешних жонглеров было намного выше, фокусники сходились в этот город из глубин Азии, вели за собой прирученных животных и показывали удивительное умение чудотворцев, подчинивших себе огонь, протыкавших свое тело остриями ножа без всякой крови или, наоборот, пускавших эту кровь целыми потоками. Зрители падали в обморок, теряли сознание, приходя в себя под тонкий дымок восточных трав, головокружительный запах смол и тягучий, завораживающий, как дрожь змеиного язычка, голосок флейты.
Михаил ходил по краю мира, который привык считать своим. Здесь было иначе. Даже сейчас в разгар зимы, когда пронизывающий ветер с моря загонял людей в дома, когда дым домашних жаровен смешивался с чадным запахом горелого навоза и острым воздухом гниения, отбросов и нечистот, город все равно жил, был шумен, многолюден, жесток, равнодушен ко всему, кроме собственной выгоды и удовольствий. Едва вставало тусклое зимнее солнце, пробивалось неуверенно сквозь тяжелые облака, едва стихал холодный пронизывающий дождь, как набережные города заполнялись толпами орущих, расхваливающих на все лады товар торговцев. Бежали скороходы из императорского дворца, награждая ударами плети зазевавшихся прохожих. Неслись одна за другой раскрашенные
В дни, когда ненастье захватывало город, Михаил оставался в Гелате. Он бездумно проводил время на топчане, слезая с него раз в день, чтобы поесть в ближайшей харчевне. Однажды к нему зашел Уго. Он появлялся в этих местах изредка, приглядывал, чтобы люди не разбежались, не передрались до смерти, не спились. Теперь, когда все истратились до копейки, зависимость от Уго стала полной. Моряки проклинали его за глаза, но становились тихими и покорными при его виде. Каждому он знал цену и каждого умел держать в руках. Ненависть, которую он легко угадывал в глазах, его раззадоривала и веселила. Он умел обращаться с каждым и получать, что хотел. Сейчас Уго сидел перед Михаилом. Тяжелое лицо с набрякшими веками, казалось, было вырезано из камня. Он обвел взглядом убогую комнату. Старый плащ, кувшин для умывания, пустой стол с крошками хлеба.
— Я вижу, ты не пьянствуешь, как другие. — Уго полез в карман. — Если не хочешь пить со всеми, может быть, выпьешь со мной. — Уго наполнил кружку и протянул Михаилу. — Выпей. Или погоди. Я выпью сам, иначе подумаешь, что вино плохое.
— Вино было крепким и сладким. По телу Михаила прошла горячая волна.
— Лучшее критское вино. — Удовлетворенно сказал Уго. — Такого не найдешь ни в одном здешнем кабаке. Для него нужны хорошие деньги. — Михаил молчал, и Уго продолжал. — И не только вино. — Он обвел рукой пространство убогой комнаты. — Нужно уметь заработать. Хочешь еще? Вижу, хочешь. Об этом и разговор. Я могу предложить тебе дело. Сделаешь и не будешь нуждаться.
— Говори.
— Тебя, наверно, предупредили, опасаться меня. Так вот. Я даю заработать, но не плачу зря. Тот, кто хорошо служит мне, не горюет.
— Какая работа?
— Мне нужно, чтобы ты вышел в море.
— Но сейчас шторм.
— Именно потому. В открытое море из залива.
— Почему не ты сам?
— У меня есть деньги, у тебя нет. — Уго распахнул плащ, достал туго набитый кошель и положил на стол. — Здесь больше, чем твоя плата за месяц. Сделаешь, что нужно, получишь. Согласен?
Михаил кивнул.
— Завтра оденься тепло, ночью, когда прокричит стража, спустишься на берег. К старому кораблю. Знаешь это место?
— Знаю.
— Ты должен быть там в любую погоду. Понял? Я вижу, что понял. А теперь выпьем, чтобы мы остались довольны друг другом. И еще. Не вздумай никому болтать. Деньги получишь, когда сделаешь дело.
По ночам стража на башнях жгла костры и ровно в срок перекрикивалась между собой. Михаил дождался условного сигнала. Тучи густо закрыли небо. Падал мокрый снег. Михаил приучил глаза к темноте и шел уверенно. Впереди тускло мигнул огонь. Между камней он разглядел приплясывающую не волне лодку. — Вот твой напарник. — Сказал Уго. — Слушайте внимательно. Сначала пройдете вдоль берега, выйдете в море, обогнете вон тот мыс и вновь свернете к берегу. Там будет лодка, заберете с нее груз. И вернетесь сюда. Понятно? А теперь подождем.
Медлили, пока с другой стороны залива мелькнуло едва различимое пятнышко света. Потом еще раз.
— С ними не разговаривать. — Наставлял Уго. — А ты, — он показал Михаилу на напарника, — слушай его. Он знает, что делать. С Богом.
Камни были покрыты мокрым снегом, руки жгло холодом, черная вода ходила внизу. Напарник, лежа, подтащил лодку, показал садиться, устроился сам и ободряюще похлопал Михаила по плечу. Взялись за весла. Сначала выгребли чуть вперед, уходя от камней, потом развернулись и пошли вдоль берега. Напарник был человеком опытным и хорошо знал свою работу. Ход лодки приходилось подправлять, чтобы волна не ударила в борт. Гребли слаженно и почти не забирали воду. Трудно стало, когда оторвались от берегового прикрытия. Михаил был весь покрыт ледяной пеной. Снег шел густо, он почти не видел весел. Но слаженными усилиями, они упорно двигались вперед. По дуге миновали выступающий в море мыс и пошли вдоль него. Появился огонь, он мигал и гас с равномерными промежутками, кто-то на берегу прикрывал свет фонаря. Пора было причаливать. Вода тяжело скатывалась с весел. Страшно мерзли руки. Напарник направлял ход лодки, Михаил греб один. Пристали, на удивление, легко. Бухточка со всех сторон была укрыта скалами. Их ждали. Напарник сунул Михаилу ковш и знаком показал вычерпывать воду. Нужно было спешить. Едва освободились от воды, на дно лодки посыпались мешки. Когда погрузка была закончена, напарник протянул Михаилу плетеную бутыль. Михаил разглядел бородатое скалящееся лицо. Пил долго, чувствуя, как отогревается смерзшееся тело, пока напарник не оторвал от вина и показал на весла. Товар укрыли сверху, человек на берегу оттолкнул тяжело осевшую лодку и перекрестил. Теперь шли медленнее, будто с неохотой преодолевая пространство залива. Удерживать, чтобы не захлестнуло, груженую лодку было трудно. Михаил вымок насквозь, ледяные струи текли по спине, пальцы сводило судорога. Каждое движение отзывалось болью. Он действовал, как во сне, не ощущая собственных усилий. Еще и еще. Несколько раз напарник подбадривал его вином. Тот, наоборот, заметно повеселел и орал в полный голос, хоть слышно было с трудом. Силен был шум моря. Когда Михаил совсем обессилел, напарник растормошил и показал жестом — осталось немного. И Михаил, почти теряя сознание от изнеможения, кивнул в ответ. Самое трудное было позади, нужно дотерпеть. И оживая с глотком вина, вновь и вновь погружаясь в тьму и беспамятство, он пережил странное ощущение, будто море не под ним, но вокруг, сбоку, над головой, а сам он опускается на дно, застывая в ледяной стихии. Они прошли под темной неровной линией, отделявшей едва различимое небо от уходящей в гору Гелаты, под силуэтом башни с мерцающим огнем на верхушке, еще и еще, казалось, невыносимо, пока не увидели огонь, зовущий их к берегу. Уго дожидался со своими людьми. Они быстро перебросали мешки, напарник переговорил с Уго, по приятельски махнул Михаилу, сел на весла, и исчез в море. Уго протянул Михаилу туго набитый кошель. — Как договорились. Скажешь, если понравилась работа.
Когда Михаил очнулся, был день. Свет стыл на полу бледным пятном. Михаил пересчитал деньги. Их было достаточно, чтобы подобрать жилье получше и протянуть до весны. Но Михаил решил, он должен заработать еще. Раз, два, сколько нужно. С деньгами он будет свободен и больше не станет гнуть спину. Нельзя было отвернуться от нещедрой судьбы. Ждала опасность, тяжелый труд. Но мечтал он только о том, чтобы Уго нашел его. Хоть бы раз. А лучше два. И он станет свободным.
Уго привел молчаливого смуглого человека. — Пойдешь с ним. — Сказал он. — И будешь слушать. А деньги получишь от меня. Понял?