Братья
Шрифт:
— Все от тебя зависит, а не от того с кем говоришь. Если признал нашу веру, вот и правда в его словах. А если выпытать хочешь, поставить на колени, зачем тебе истинное слово? Сатаниил тебя смущает, ему и служишь.
— А если я сам скажу? Мое слово императорское. Против твоего, к примеру. Не перевесит?
— На Страшном Суде все будем равны. А здесь, конечно. И сжечь можешь и извести. А все равно скажут — не угодил императору. Упорствовал, а, значит, и правда за ним. Не поверят тебе. Перечить не станут из страха. А затаятся пуще. Сила твоя, а правды в ней нет.
Разговор принял напряженный, чуть не враждебный характер. Прежде Василий чувствовал, как император
— Эй, — закричал Алексей. Пронзительным старческим голосом. Жалкий на вид, а кричал сильно. — Свет несите. Больше света. — Отошел от Василия, вернулся бочком, за трон ухватившись, заполз на царское место и уже оттуда стегал. — Нет, уж. Поверят. Поверят, что ты власти захотел. Чужое берешь, потому злобные измышления распространяешь. Исказил образ Господа и Сына его.
Василий молчал, отгородился от всего. Слуги бегали, разжигали светильники по стенам. Сделали дело и исчезли. Император только махнул, и дверь закрылась. Опять они остались вдвоем.
— Значит, говоришь, — обратился император, не скрывая злобы, сбросил шкуру агнца, — что станешь отпираться. А если смерть? Ее боишься?
Василий пожал плечами. Должен был он пожалеть о своей доверчивости и прямоте. Но не жалел. Пришло главное испытание, одолеет его. Он будто выше стал, чувствовал это. Распрямился и заговорил. — Вот она в тебе и взыграла — сила Сатаниилова. Коварство дьявольское. Воистину. А я смерти не боюсь. Над тобой Сатаниил пляшет, не надо мной. Про тебя скажут — загубил невинного. Клеймо на тебе, с ним тебе жить. Сколько осталось, а потом гореть веки вечные.
— Невинного, говоришь. Ну, нет. — Император разъярился, налился злобой, слюну изрыгал. — Какого невинного? Опасного смутьяна. Соблазняет, жалит, как гад, и уползает к себе в дупло.
— Я — врач. — Василий был куда спокойнее, хлопнул себя по груди. — Болезни лечу. Люди знают. А ты — невинного человека на смерть обрек. Припомнят тебе, не сомневайся.
— Припомнят, и вправду. — Император встал, сошел по ступеням, чуть бойчее, видно, до конца был захвачен ожесточением спора. — Припомнят и возблагодарят, что раздавил гадину. — Он еще постоял против Василия, глаза его горели. — Потом повернулся и пошел в сторону стены, даже не стены, а тяжелой завесы, которым была закрыта часть залы напротив окна. Император подошел в ярости, запутался рукой в ткани, в такой был злобе, но, наконец, управился и широко занавес распахнул. Вслед за ним Василий увидел скорописца, который спешил, склоненный, ерзал, занося разговор. А кроме еще человек десять, ни звука не издавших за все время, заподозрить он не мог. И кто это был? Все церковные, ненавистные, выряженные, как попугаи заморские, в пышные одежды, в золотые шапки — с блеском и мишурой, как все отличия их неправедной власти. Двое-трое мирских тоже, видно, самого высокого звания. Нестерпимое зрелище. Все скалились злорадно. Занавес отгораживал изрядную часть зала, ловушка была заготовлена заранее, задумана тщательно. Вот это и есть они — дьявольские козни. Другого не придумаешь. Готовился Василий к этому часу. Не торопил его, но теперь пришло время. Разогнулся, вскинул голову и застыл молча. Бог за него, с ним и погибнуть не страшно.
— Прочти. — Приказал Алексей скорописцу. — Пусть сам слышит, что наговорил. — Тот, подбирая с пола листы и запинаясь перед именем Сатанииловым, воспроизвел речь Василия. Читал медленно, даже не читал, а разбирал написанное, трудиться пришлось в сумраке. Но изложил точно, ничего не упустил.
— Что, старик, —
— Хитростью и обманом взял. — Сказал Василий. — И тем подтвердил мою правоту. Коварством Сатанииловым полон. Станешь казнить, но людей не обманешь. Какой это суд, западня. Но узнают правду. Может, и среди этих, что сидят перед тобой, есть праведники. Понесут истину.
— Хватит. — Распорядился император. — Не тебе — ничтожному пугать меня. Не можешь более лгать, а потому не опасен. Пойдешь назад в тюрьму.
Едва за Василием, плотно окруженным стражей, захлопнулась дверь, император обернулся к приближенным. Те почтительно молчали.
— Слышали, что наговорил этот безбожник? Теперь идите и свидетельствуйте против ереси. Говорю вам, много горя может быть, если угнездится эта болезнь в умах. Много врагов на границах, но изнутри самый опасный. Будет точить и точить незримо, пока не погубит дерево. Рухнет вместе с нами, а ему только того и надо. Идите. А ты, Варсофоний, останься.
Человек в богатом, расшитом золотом плаще встал перед императором. Тот вновь занял место на троне, но с разговором не спешил, долго размышлял.
— Хорошо слышал, что говорил этот хулитель?
Варсофоний кивнул, он был серьезен.
— Правду говорит, что много таких, как он, отступников?
— Правду.
— А поймано? В тюрьмах? Почему должным образом не ведешь дознание?
Варсофоний вздохнул. — Не знаем, как управиться. Взяли много. Донесли, что проповедовали они или плевали на святой крест. Но ведь и из корысти доносят, лгут. Отступники хитрят, твердят, что оговорили, а невинные сознаются под пыткой, сами не знают в чем. Я велел пока дело остановить. Думаю, как быть. Начнем всех пытать и судить, умножим смуту. Верный способ, и они его знают. Только и ждут, чтобы усилить недовольство. Сами сейчас слышали.
— Те ждут, потому что сил у них нет. А мы чего? Благодушествуем, пока безнаказанность припечет, как солнце лед. Затопит умы наводнением. Тогда кинешься? А не поздно? Не можешь оградить трон, уйди.
Варсофоний склонил голову перед императорским гневом. И вправду, нельзя было сравнить нынешнего Алексея с тем, который еще недавно разговаривал с Василием, настолько яростен был сейчас император. — Медлю потому, — покаянно пояснил Варсофоний, — не знаю, кого наказывать. Верь мне. День и ночь думаю, как вытравить эту заразу.
Император долго молчал. — Заразу, говоришь? А что делают с домом, если в нем зараза? Отвечай.
— Сжигают.
— Вот тебе и ответ. Сожжешь их. Всех. Никого не оставляй, на ком хоть малейшее подозрение.
— Но, государь… — Варсофоний пришел в замешательство.
— Я так решил. Твердо. Завтра к утру, чтобы было готово. Всех до единого. Понял? Я сам буду.
— Понял. — Варсофоний поклонился.
— Хорошо. Есть еще что у тебя.
— Взяли контрабандистов. Товары везли беспошлинно.
— Кто такие?
— Двое наших и франк.
Алексей гневно стукнул кулаком по подлокотнику. — И этих. Карать беспощадно. Где они?
— Допрашивают. Говорят, венецианец их подбил.
— Ага. А сам? Купец этот.
— Тоже у нас. Но отказывается. Приходил ко мне с жалобой их подеста. Требует, чтобы купца освободили. Хоть и эти показали, и наши люди там, в Гелате свидетельствуют. А открыто подтвердить не готовы, боятся.
— Можешь твердо доказать, суди, а нет — отпусти. Не время ссориться с ними. А подесту вызови еще раз. И предупреди, впредь будем карать беспощадно. Всех, кого на месте поймали, придержи до моего распоряжения. Я подумаю.