Бросок Венеры
Шрифт:
Дион повернулся к жаровне и поглядел в огонь.
– Вот так зима! В Александрии зимы никогда не бывают холодными. Как вы, римляне, выдерживаете такой климат? Ночью я наваливаю на себя груду одеял – и всё равно дрожу от холода. Какой ужас! А тут ещё эти убийства…
Он стал дрожать так, что казалось, будто он никогда не согреется.
– Послать раба за одеялом? – предложил я.
– Нет, холод тут ни при чём. – Он обхватил себя за плечи – и, наконец, смог перевести дух и перестать дрожать. – В те страшные дни в Неаполе и Путеолах у меня в голове крутилась одна мысль: «Когда мы достигнем Рима, когда мы достигнем Рима…». Но, как видишь, моя
– Ты упоминал убийства. Они произошли здесь, в Риме?
– Да. По меньшей мере, три, считая со времени нашего приезда. Мы остановились в разных домах, у тех людей, которым, казалось, мы могли доверять. Поначалу я боялся новых нападений, но вскоре понял, что Рим – это не Путеолы и не Неаполь. Царь Птолемей никогда бы не решился устроить бунт или погром здесь, под боком у Сената. Люди, правящие Римом, готовы терпеть подобные досадные происшествия где-то вдалеке, но не там, где живут сами. Никакому иноземному царю не позволено устраивать смуту, поджог или побоище в Риме.
– Что верно, то верно. Римские сенаторы закрепили эту привилегию за собой.
– Поэтому царь нашёл новые методы. Теперь он стал нас убивать не всех разом, а поодиночке.
– Какими же способами?
– Разными. Есть яд, есть удавка, есть нож…
– И в этом участвовали хозяева домов?
Дион помолчал.
– Может быть. А может быть, и нет. Раба можно подкупить, или надавить на него. Но точно так же можно поступить и с его хозяином, особенно если в игре участвуют такие люди, которые дружат с Птолемеем.
– Ты говоришь о Помпее?
Он кивнул.
– Я, впрочем, подозреваю, что есть вполне почтенные римляне – возможно, даже сенаторы – которые готовы совершить не одно убийство, чтобы завоевать милость Помпея или погасить свой долг перед ним.
– А вот теперь, Дион, будь поосторожнее. До этого момента ты обвинял своего царя в организации резни. А сейчас речь уже зашла о самом популярном полководце Рима – и, возможно, его будущем диктаторе.
– Я прямо говорю, что за убийствами стоят эти двое. Царя Птолемея сейчас даже нет в Риме. Он на зиму уехал в Эфес и предоставил всё Помпею. А почему бы нет? Помпей кровно заинтересован в том, чтобы Птолемей сохранил за собой египетский престол – вот почему он старается истребить наше посольство. С тех пор, как мы приехали в Рим, его люди убивают нас одного за другим.
Я покачал головой.
– Ты ведь сам говоришь, Дион, что у тебя нет никаких улик, даже против Птолемея. Неужели у тебя есть улики против Помпея?
Он впился в меня взглядом и долгое время молчал.
– Несколько дней назад, когда я жил в доме Луция Лукцея, кто-то пытался меня отравить. Тебе нужны доказательства? Мой раб умер в корчах и судорогах через несколько мгновений после того, как отведал поданный
– Да, но…
– А хозяин этого дома, Луций Лукцей – при всей своей любви к философии и при всём своём презрении к Птолемею – друг Помпея!
– Тебе известно, как отрава попала в дом?
– Чуть раньше в тот же день к Лукцею заходил Публий Асиций. Красивый молодой человек – когда он выходил из дома, я увидел его и спросил у Лукцея, кто это. И в ту же ночь мой раб был отравлен. Наутро, покинув дом Лукцея, я навёл справки об этом человеке. Оказалось, Асиций – юноша весьма легкомысленный, забавляется поэзией и вином – но также и политикой, причём твёрдых принципов у него нет. Он готов на всё, чтобы угодить влиятельным людям, которые могли бы помочь ему в политической карьере.
Я вздохнул:
– Ты только что описал целое поколение молодых римлян, учитель. Очень многие из них готовы и на убийство – как, возможно, и этот Публий Асиций. Но если человек находился поблизости от места преступления – это ещё не значит…
– Асиций, говорят, должен Помпею очень крупную сумму.
– Но и это…
– Ты сам видишь, Гордиан, возразить тебе нечего. Цепочка вновь приводит нас к Помпею, а через него – к царю Птолемею.
– А с хозяином, этим Лукцеем, ты делился своими подозрениями?
– Да, и именно тогда, когда мой дегустатор корчился на полу! Я потребовал, чтобы Лукцей пришёл засвидетельствовать это преступление. И я же настоял, чтобы он сам выяснил, как именно был отравлен мой суп.
– И что же он ответил?
– Он был потрясён – хотя, скорее всего, притворялся. Лукцей пообещал, что лично допросит каждого из своих домашних рабов, в случае надобности применит пытку. Наверное, он так и сделал, а может, и нет. Наутро я покинул этот дом – ничего мне так не хотелось, как оказаться подальше от него. Лукцею я сказал, что остановлюсь в доме Тита Копония, но он так и не связался со мной.
Молчавший всё это время Тригонион вежливо кашлянул.
– Уж если ты едва ушёл живым из дома Лукцея – было бы мудрее не говорить ему, где ты собираешься поселиться, - галлус состроил такую гримасу, после которой следовало бы ждать очередной колкости; однако в его словах и в самом деле был смысл.
– По-твоему, я должен был вести себя как беглец или преступник? – вскинулся Дион. – Перебегать из тени в тень, надеяться, что меня не заметят, и молиться, чтобы люди обо мне забыли? Как видишь, чтобы пройти по улице днём, я прибег к этому постыдному маскараду – думаешь, такого позора ещё не достаточно? А бегать и прятаться я не стану. Поступи я так – и Птолемей сможет торжествовать победу. Неужели ты не понимаешь? Только я остался от тех ста, что приехали сюда вступиться за граждан Александрии и царицу Беренику. Если страх заставит меня исчезнуть и умолкнуть – это всё равно, как если бы я не приезжал в Рим. Всё равно, как если бы я был мёртв!
Дион снова задрожал и заплакал. Я видел, какие усилия он прилагал, чтобы сдерживать слёзы. За последние месяцы ему выпало много страданий, он видел настоящие ужасы – а итогом стали только горечь и стыд. Его упорство стало уже пугать меня.
– Но чего ты хочешь от меня, учитель? – спросил я. – Не в моих силах заставить Сенат прислушаться к тебе. Я не могу вынудить Помпея отказать в поддержке царю Птолемею. Не могу я и воскресить погибших, или наказать предателей.
Я ждал ответа Диона, но он, видимо, ещё не нашёл нужных слов. Поэтому я продолжил: