Бросок Венеры
Шрифт:
– Великолепно! – прошептал философ. Тригонион, храня верность Кибеле, лишь мельком взглянул на скульптуру. Я встал рядом с Дионом и вгляделся в знакомое лицо богини.
– Это единственная женщина в доме, которая никогда не спорит со мной. Впрочем, она меня никогда и не слушает.
– Должно быть, она стоит целое состояние.
– Надо полагать. Впрочем, стоимость статуи мне неизвестна – я её унаследовал вместе с домом. Если бы я рассказал, как это произошло, моего рассказа хватило бы на целую книгу .
Дион восхищённо любовался портиком.
– А вон те разноцветные
– Произведение мастеров из Арреция. Так мне сказал мой покойный друг Луций Клавдий, когда я был здесь в гостях.
– А колонны, украшенные резьбой?
– Их вывезли из старой виллы в Байях, как и статую Минервы. Работа, как видишь, греческая. Луций Клавдий отличался безупречным вкусом, и не был стеснён в расходах.
– Так теперь всё это твоё? Да, Гордиан, ты достиг немалого успеха. Замечательно. А я, когда мне сказали, что ты живёшь в роскошном доме на Палатине, сначала не поверил, что это и есть тот самый юноша, который в Александрии едва сводил концы с концами.
Я пожал плечами:
– Пусть я в то время и был бродягой, но у меня, по крайней мере, оставался отцовский дом на Эсквилине, куда я всегда мог вернуться.
– Но вряд ли он был так же великолепен, как этот. Судьба оказалась милостива к тебе. А тогда, в Александрии, я верно понял твою натуру. Я повидал немало философов, которые хотели знания – так же, как кто-то другой хочет тонких вин, пышных одежд или красивых рабынь. Для них это было достояние, которым можно завладеть, вызывая уважение и зависть других. А ты, Гордиан, вожделел истину, как иной мужчина вожделеет женщину. Ты страдал по ней, словно не мог жить, не сжимая её каждую ночь в своих объятиях. Ты стремился ко всем её тайнам – и к великим тайнам философии, и к практической тайне убийства александрийской кошки. Искать истину – достойное занятие, и боги вознаградили тебя за него.
Никакой ответ не приходил мне на ум, и я ограничился тем, что снова пожал плечами. Да, за эти тридцать лет я сотни раз мог погибнуть – работа у меня была, что и говорить, опасная; или превратиться в дряхлую развалину, как многие мужчины моего возраста. А вместо этого я владел богатым домом на Палатине, моими соседями были сенаторы и миллионеры. Предложенное Дионом объяснение моей удачливости было ничуть не хуже любого другого. Впрочем, я подозревал, что даже мудрейшие философы не могут объяснить, почему Фортуна улыбается одним людям и мстительно отворачивается от других. Он вновь принялся нервно шагать туда-сюда, и мне невольно подумалось, что Дион, хотя всю жизнь и служил истине, выглядит как человек, от которого Фортуна отвернулась окончательно.
Я уже много лет не общался с философами, и успел забыть о том, как они многословно подходят к сути дела – а философы в этом отношении превосходят даже политиков. Мы по-прежнему ни на шаг не приблизились к той проблеме, которая привела Диона в мой дом. Между тем, в саду стало холодать.
– Давайте-ка вернёмся в дом. Если нам станет слишком жарко из-за жаровни, я велю рабыням принести нам холодного вина.
– А мне, пожалуйста, горячего, - Тригонион дрожал от холода.
– Да, побольше твоего замечательного вина, -
– Может быть, и есть тоже? – у меня-то самого в желудке давно уже урчало.
– Нет! – отрезал философ.
Когда мы входили в дверь, он пошатнулся. Я поддержал Диона – и почувствовал, что его колотит.
– Когда ты в последний раз ел?
– Не помню…
– Ты уже не помнишь?
– Ну… вчера я отважился прогуляться по улице – в том же наряде, что и сейчас. И купил на рынке немного хлеба. Нужно было, конечно, купить побольше, чтобы хватило подкрепиться этим утром – но ведь, пока я спал, кто-то мог отравить этот хлеб.
– Так ты сегодня вообще ничего не ел?
– В моём последнем жилище рабы пытались дать мне яд! Даже в доме Тита Копония я не чувствую себя в безопасности. Если в одном доме подкупленные рабы могут отравить гостя – почему в другом не могут? Я ем только то, что приготовлено у меня на глазах, или то, что покупаю на базаре – там-то еду отравить трудно.
– Некоторые держат специальных рабов, чтобы пробовать блюда, - заметил я, зная, что именно в Александрии так чаще всего и делается. Как раз там члены царской семьи и их приверженцы всегда старались прикончить друг друга по-тихому.
– Конечно, у меня был раб-дегустатор! – воскликнул Дион. – Как бы иначе я спасся от яда? Но дело в том, что таких рабов приходится заменять – а я в Риме сильно поиздержался. У меня даже не хватит денег на обратный путь до Александрии, когда потеплеет и начнётся сезон навигации, - он снова пошатнулся и чуть не упал.
– Но ты же от голода совсем ослаб! – я взял его за руку и повёл к столу. – Я настаиваю, ты должен поесть. В моём доме еда совершенно безопасна, а моя жена… - я собирался произнести панегирик её кулинарным талантам, но ведь Дион только что похвалил меня за любовь к истине. Поэтому я закончил фразу так: -…готовит не так уж плохо, особенно блюда александрийской кухни.
– Твоя жена готовит сама? – удивился Тригонион. – Это в таком-то роскошном доме?
– К сожалению, этот дом более роскошен, чем содержимое моего кошелька. К тому же она любит готовить, а рабы ей помогают. А, вот и она, - добавил я, поскольку в дверях и в самом деле появилась Бетесда.
Я собирался познакомить её с гостями, но, взглянув на лицо жены, осёкся. Она переводила угрюмый взгляд со жреца на Диона, который, казалось, едва заметил её, потом снова на Тригониона, с него – на меня.… Прожив с Бетесдой три десятка лет, я всё равно не мог понять, что означает этот взгляд. Что случилось?
– Диана сказала мне, что у нас гости, - проронила она, наконец. У неё снова прорезался египетский акцент, а тон стал даже более сухим, чем обычно. Бетесда буквально сверлила посетителей взглядом, так что Тригонион потупился, а Дион, всё-таки заметив её присутствие, мигнул и сделал шаг назад.
– Что-то не так? – спросил я, незаметно для гостей подмигивая жене. Я надеялся, она улыбнётся. Напрасно.
– Я думала, вы захотите поесть, - произнесла она официальным тоном. Губы она поджала – будь Бетесда менее красивой женщиной, это могло бы испортить ей внешность.