Брызги шампанского. Дурные приметы. Победителей не судят

Пронин Виктор Алексеевич

– Не сразу, можно постепенно. Но первый взнос должен составлять не менее пятидесяти процентов от заявленной суммы.

– Кем заявленной? – не выдержав, нервно спросил Здор.

– В данном случае мною… С вашего позволения.

– Так, – сказал Выговский – ни одно другое слово не подвернулось на язык.

– Я чувствую, что вы не можете ответить немедленно, – сказал гость. – Не торопитесь. Подумайте. Прикиньте свои возможности. Я позвоню через несколько дней, и вы будете более готовы к разговору серьезному и конкретному. Допустим, послезавтра. Годится? – Он поднялся.

–

Что у вас в этом чемоданчике? – неожиданно спросил Здор.

– А ничего, – улыбнулся человечек простодушно. – Он пустой. Я беру его с собой для солидности. Когда в руках что–то есть – это всегда вызывает уважение к человеку.

– К вам? – спросил Мандрыка.

– В данном случае ко мне, – опять улыбнулся гость. – Мусульмане четки перебирают, дети в носу ковыряются, а я чемоданчик с собой ношу. – Посетитель щелкнул замочками и откинул крышку – внутри не было ни единой бумажки.

Почти беспомощный, почти глуповатый показ пустого чемоданчика больше всех слов и угроз убедил Выговского в том, что дело затевается опасное, что человечек этот действительно представляет людей, готовых на многое.

Все слова были сказаны, гость с прилизанными волосиками великодушно давал им время подумать. Видимо, и это было заранее оговорено с заказчиками. Маленькая его уступка тоже подтверждала – за ним стоят крутые ребята. Пять трупов в гостиничном номере – после такого люди могут идти на что угодно.

Со святым чувством возмездия.

Отдать им эти миллионы? И все начинать с нуля? Можно, но…

Это ведь удавка.

Получив пять миллионов, они не отступятся и затянут петлю навсегда. Проблема именно в этом. Нельзя принимать их условие, просто нельзя.

– Пусть подумают ваши ребята о встрече, – сказал на прощание Выговский.

После ухода посетителя некоторое время все молчали, изредка поглядывая друг на друга. Каждый словно хотел определить – как далеко готов зайти другой.

– Ну, что сказать, – наконец произнес со вздохом Выговский, – надо объявлять общий сбор. Пусть все проникнутся. А то ведь они только и думают, на сколько мы их обманули. Миша, – повернулся он к Здору, – это на тебе. Вызывай срочно Славу Горожанинова, Колю Усошина, хватит с зэками якшаться, пусть передохнет маленько. И Сережу Агапова.

– А Курьянова?

– Давай и Курьянова… Пусть знакомится с народом, проникается нашими проблемами. Я подозреваю, что Гущина он убрал.

– И сомневаться не надо, – обронил Мандрыка. – Все было состыковано с точностью до часа. Не успели объявить по телевидению, а от него уже звонок – предлагает услуги. Откуда у него наши телефоны, имена, отчества и прочие подробности? Он хлопнул мужика, тут и думать нечего.

– Если он такой крутой, пусть займется этими, – Выговский кивнул в сторону стула, на котором недавно сидел человечек с прилизанной головкой и пустым дешевым чемоданчиком.

– Не надо бы ему этим заниматься, – сказал Мандрыка. – Рановато. Пусть маленько пообтешется, потрется среди нас. А то…

– Не понял, – повернулся к нему Выговский.

– Если он хлопнул Гущина, то и мы для него не слишком большая ценность. Я бы его вообще не вызывал. Пусть на отшибе побудет. Присмотреться надо.

– Не получится, –

сказал Выговский. – Через два дня он будет здесь. Звонил сегодня.

– Ломится мужик, – сказал Мандрыка. – Торопится.

– А чего нам корячиться, – сказал Здор. – За ним порт. Такими вещами не разбрасываются. Другое дело… Вы меня, конечно, простите… Нам нужен Усошин? Нужны его зэки? На нас три леспромхоза работают. И у них бревнышки потолще. Евростандарт.

– Что ты предлагаешь? Кинуть Колю?

– Не то чтобы кинуть, – Здор несколько сник под холодным взглядом Мандрыки. – Но задуматься никогда не мешает.

– А ты, Игорь?

– Я бы не спешил. Николай надежный мужик. И нас до сих пор не подводил. Ни в чем.

– Согласен, – кивнул Мандрыка.

– Виноват, – Здор куражливо развел руками, понял, что остался в одиночестве и не знает, как выкрутиться из неловкости. – Виноват, – повторил он.

– Бог простит, – сказал Мандрыка, и не было в его голосе улыбки, не было прощения.

И Здор это почувствовал. Подошел к поднявшемуся из кресла Мандрыке, похлопал его по плечу, усмехнулся как смог.

– Ты, Вася, не имей на меня зуб, ладно?

– Я? – удивился Мандрыка. – На тебя?! – еще больше удивился он. – Зуб?!! Миша, ты чего? Буксуешь?

– Замнем для ясности, – подвел итог Выговский, но все поняли – непростые слова прозвучали в конце разговора, совсем непростые.

Странная публика собиралась в ресторане Славы Ложко. Вроде бы люди как люди, так же пьют, так же едят, разговаривают, когда молчит музыка, и намертво замолкают, когда раздаются взрывоподобные рулады со сцены, – пустыми глазами смотрят в кирпичную стену перед собой и уносятся куда–то, где тихо и прохладно, уносятся, оставляя здесь, за столом, свое потное, упившееся тело. А едва замолкает грохот, души вновь возвращаются в свои постылые тела. Так вот, несмотря на то что публика вроде бы самая обычная, таковой она вовсе не является. В каждом посетителе таится что–то от истории самого Славы, его прошлого, а то и будущего.

В тот вечер, когда я снова оказался в зале, в нем за поворотом, у открытой террасы с видом на Карадаг, за сдвинутыми столами сидели две компании. Веселились и произносили тосты мужики, блистали женщины, не больно хороши, не больно, но блистали чем могли. После третьей рюмки кто угодно заблещет, заискрится, заиграет имеющимися цветами радуги.

Мы со Славой сели в сторонке за маленький столик тоже с видом на профиль Волошина, на пустынный, холодный уже пляж, где маялись несколько посиневших «моржей». Похоже, Слава как–то проникся ко мне, что–то во мне учуял обостренным своим нюхом.

– По коньячку? – спросил он.

– Можно.

Он сделал какой–то жест над головой, и Алла, так похожая на знаменитую когда–то Монику Витти, принесла нам в графинчике коньяк, на тарелочке нарезанный лимон, две маленькие рюмочки, о чем–то пошепталась со Славой и умчалась. Но Слава успел–таки, изловчился шлепнуть ее по виттиевскому заду, Алла подпрыгнула, понеслась еще быстрее, совершенно осчастливленная хозяйским вниманием.

– Хорошая девочка, – сказал я.

– Тебе одной мало? – спросил Слава, глядя на меня подозрительно и недовольно.