Брызги шампанского. Дурные приметы. Победителей не судят
Шрифт:
– Более чем достаточно.
– Тогда нечего на чужих глазеть.
– Они тут все твои?
– Все.
– Дай бог тебе здоровья, – я поднял свою рюмку, и Слава наконец улыбнулся, простив меня за неуместную похвалу Алле.
– Пока хватает, – сказал он. – Видишь эти компании? – спросил он, показав в конец террасы. – Как они тебе?
– Нормальные ребята.
– Присмотрись повнимательнее – может, чем–то отличаются? Хоть чем–то?
– Ничего такого не замечаю, – сказал я. – Женщины… И за одним столом, и за другим… Ты бы не взял их в свой ресторан.
– Поэтому они здесь
– А как они здесь оказались?
– Мои друзья, – невозмутимо ответил Слава. – А для друзей, как ты успел заметить, здесь всегда найдется и стол, и кров. И даже кое–что еще, – он так пристально посмотрел на меня, что я догадался – Монику Витти имеет в виду. – Поделиться?
– Как–нибудь в другой раз.
– А сегодня я и не предлагаю.
Обе компании продолжали веселиться, мужчины разливали вино и коньяк, женщины весело хохотали, иногда все склонялись к центру стола – обсуждалось что–то закрытое, предназначенное не для всех, не для каждого уха.
Потом началось то, что и должно было произойти. Задумчивый парнишка из воровского застолья пригласил танцевать полненькую тетеньку с соседнего стола, а опытный опер, как объяснил Слава, не поднимаясь со своего места, протянул руку, тронул женщину, сидящую за соседним столом, кивком головы пригласил пройтись к эстраде.
Прошло совсем немного времени, и оба стола опустели – все отплясывали на каменных плитах под грохот динамиков и песню светленькой девчушки, голос которой, усиленный динамиками, напоминал рев заводского гудка, сзывающего рабочих на смену. Когда танцующие вернулись к своим столам, то не все, не все сели за свой стол, кое–кому больше понравилось у соседей. Все так же весело смеялись женщины, мужчины наполняли бокалы, иногда склоняясь к центру стола пошептаться, поделиться чем–то важным. И никого не смущало, что компании уже переполовинились, и, судя по оживлению за столами, было ясно, что многие из них знакомы давно и достаточно близко.
– И часто они вот так собираются? – спросил я у Славы.
– Случается, – коротко ответил он.
– Они как – договариваются о совместной встрече?
– Конечно, нет. Сегодня вот столкнулись… Какая–то у них совместная дата.
– Здесь не ссорятся?
– А чего им делить, – удивился Слава. – У меня места всем хватает. А кроме того, люди–то одного пошиба. Ну, случился в жизни казус – оказались по разные стороны баррикады… А Гражданская война? Братья, даже братья воевали друг с другом – кто у белых, кто у красных… Сейчас то же самое. Видишь, как им хорошо друг с другом! Хочешь познакомлю? И с теми и с другими? Хорошие ребята, ты им понравишься. Я вижу, ты мужик непростой, что–то есть у тебя в прошлом… А может, в тебе зреет какое–то будущее, а? – Слава пристально уставился мне в глаза.
– Скорее всего, и то и другое, – ответил я и только сейчас увидел, что за воровским столом, опьянев и приспустив галстук, сидит мой знакомый рыжий лейтенант и, положив
Подняв голову, лейтенант долго всматривался в меня и, наконец узнав, погрозил указательным пальцем. Дескать, знаю я о тебе кое–что, дескать, только доброта моя позволяет тебе сидеть здесь и наслаждаться изысканным обществом.
– Твой знакомый? – спросил Слава.
– Допрашивал.
– По какому поводу?
– По поводу трупа.
– И что?
– Отвертелся.
– Он или ты?
– Похоже, мы оба отвертелись друг от друга.
– Цепкий парнишка.
– Видишь, как к бабе прицепился.
– Я не о том.
– Понимаю, Слава, все понимаю.
– Если будет слишком уж стараться, скажи мне.
– Заметано.
– Наконец–то родное словечко услышал, – усмехнулся Слава и пошел к стойке по ресторанным своим делам – выпивка, как я заметил, закончилась и на одном столе, и на другом. Менты и воры уже начали обмениваться – вино на водку, водку на коньяк, хлеб на салат.
Этого Слава допустить не мог, и еще до того, как вернулся за наш маленький столик, Моника Витти уже несла подносы с бутылками. Некоторое время Слава хмуро рассматривал оживающие столы своих друзей, потом резко повернулся ко мне.
– А ты напрасно позволяешь бабе своей шастать с кем угодно!
– Ты о чем, Слава?
– Черненькая, загорелая…
– Ну?
– Только что пошла с каким–то хмырем в Дом творчества. Смотри, я предупредил своевременно.
– Давно?
– Две минуты назад. Пока я с выпивкой разбирался, они прошмыгнули мимо меня. По набережной. И тут же свернули в узкий проход, знаешь?
– Я пошел, – сказал я.
– Дуй, Женя. Это лучше, чем на моих девочек пялиться.
Только что прошел дождь, и набережная была в плоских мелких лужах. Редкие прохожие шли уже в куртках и свитерах.
Свернув в парк Дома творчества, я не увидел ни Жанны, ни ее спутника. Далеко они уйти не могли, да и не принято в Коктебеле ходить быстро, куда–то спешить или опаздывать. Походка у всех здесь прогулочная, а если кто торопится, на него тут же обращают внимание – что случилось?
Я пересек парк, всю территорию Дома творчества, но Жанны так и не увидел. Не было ее и за воротами с противоположной стороны. Куда она могла деться? Только на базар. Я прошел мимо винных рядов, мимо коньячных, овощных, осетровых, котлетных…
Жанны нигде не было.
Если Слава видел ее две минуты назад… Хорошо, он мог ошибиться и видеть ее четыре, пять минут назад. Но и в том случае ей некуда деться. В эту дождливую погоду… Не в кустах же она прячется с этим хмырем!
И тут я догадался – переговорный пункт!
Я направился через шоссе в обратную сторону. Нет, не ревность меня обуяла, все было гораздо проще. Нащупав в ее сумочке холодный ствол пистолета, я понял, что девочка эта непростая. Затянувшийся отдых Жанны на этих берегах должен иметь какое–то объяснение.