Будь проклята страсть
Шрифт:
Ги видел, что она займёт у него несколько дней.
На другое утро произошло ещё одно столкновение. Вскоре после одиннадцати, когда Ги сидел, зарывшись в нескончаемые требования, от главного входа пришёл один из привратников и громко сказал:
— Месье, вас кто-то спрашивает.
Месье Понс случайно оказался поблизости, так как просматривал одну из стоявших на полке папок.
— Что? — Он вскинул голову, сделал паузу и всем своим видом выразил удивление. — Кто-то спрашивает меня?
Было ясно, что подобного нарушения официальной рутины с ним никогда не случалось, и его замешательство усиливается бесцеремонностью привратника. Привратник повёл
— Нет. Месье де Мопассана.
Ги поймал раздражённый взгляд месье Понса. Поднялся со стула и вышел, прежде чем тот успел сказать хотя бы слово. В вестибюле он обнаружил Эрве.
— Господи, что случилось?
Лицо Эрве распухло и было покрыто синяками; возле одного глаза запеклась кровь. Одежда его была рваной, пыльной.
Эрве печально улыбнулся.
— Подрался.
Импозантного вида человек в блестящем цилиндре и визитке, возможно какой-нибудь член правительства, прошёл мимо Эрве, смерив его враждебным взглядом; один из привратников раболепно семенил за ним по пятам.
— Идём сюда.
Ги торопливо огляделся и взял брата за руку. У привратника в наружной пристройке была комната отдыха. По счастью, она оказалась пуста.
— Ничего, драка была хорошей, — сказал Эрве, небрежно отряхиваясь.
— Ты всё ещё не бросил этой своей манеры?
Ещё с детства Эрве любил найти где-нибудь хулиганов и вступить с ними в драку. Он был очень похож на старшего брата, только постройнее, носил такие же усы.
— Где твой полк? — спросил Ги, ещё раз глянув на его одежду.
— Не беспокойся, я в отпуске. Хотел поехать в Ле Берги, но... свернул в сторону.
Эрве обаятельно улыбнулся. «Странный он какой-то, — подумал Ги. — Кажется, его привлекают только драки и фехтование. Хорошо, что он стал военным».
— Собственно говоря, — продолжал Эрве, — я хотел узнать, не сможешь ли ты ссудить меня деньгами. Свои я... потерял вчера вечером.
— В драке?
— Нет. Ещё до неё. Ги, это ничего, что я появился здесь, правда? Здесь сплошь одни чиновники. Ты и сам становишься похож на них!
Эрве засмеялся.
— Нет, конечно, ничего, — ответил Ги и с лёгким испугом понял, что младший брат прав; он постепенно превращается в чиновника. Ему было понятно, как это происходит. Ещё несколько лет — и песенка его спета окончательно. Беспокойство, с которым он увёл Эрве в эту комнату отдыха, было симптоматично; поспешный уход из отдела под свирепым взглядом месье Понса тоже. Ещё несколько лет, и он будет не способен дать себе волю, как Эрве. Станет осторожным. Духовным мертвецом, вроде месье Каравана.
— Держи, старина. — Он достал луидор и отдал Эрве. — Вот тебе ещё ключ от моей квартиры, приведи там себя в порядок. Я вернусь примерно в половине седьмого.
— Спасибо, Ги.
Проводив брата, Ги вернулся в отдел. Месье Понс, всё ещё рывшийся в папке, шумно потянул носом.
— Территория министерства, месье де Мопассан, — сказал он, — не место для личьых разговоров. Это касается даже чиновников треты го класса с литературными претензиями.
Ги, не отвечая, пошёл к своему столу. Это становилось невыносимым.
Вечером, когда он вернулся на улицу Клозель, его ждала записка: «Возвращаюсь в казарму; отпуск всё равно почти окончился. Спасибо за помощь. Что здесь за девицы? Э.» Стало быть, брат отправился в Невер, где расквартирован его полк.
Ги умылся, переоделся и попытался приняться за работу. Однако месье Караван вставал со страниц, как ужасный прообраз его самого в будущем. Ги обратился к черновику другого рассказа, совершенно не похожего на этот, в котором действие происходило в сельской местности, — «Папа Симона». После часовой борьбы
80
Дьеркс Леон (1838—1912 — французский поэт. С начала 60-х годов сблизился с главой группы «Парнас» Леоптом де Лилем и начал печататься в журналах парнасцев. Считал целью искусства само искусство. Увлекался живописью, музыкой, был близок к кругу художников-импрессионистов. Был избран «принцем среди поэтов Франции».
Ги надел пиджак и спустился вниз. В гостиной сидел толстый краснолицый мужчина, потный, с девицами на каждом колене. «Дорогой», — окликнули они Мопассана и помахали ему. Ги предстояло сопровождать Флобера на обед к Шарпантье [81] . Шёл он быстро; тротуары тёмных улиц поблескивали от дождя. Флобера он нашёл одетым в плащ с красной подкладкой и шёлковый жилет, на ногах у него были лакированные сапоги.
— Дорогой мой! — Флобер, в отличие от него, пребывал в весёлом настроении. — Здравствуй. Что случилось?
81
Шарпантье Жерве (1805—1871) — французский издатель. Был издателем Бальзака, Готье, Мюссе, Жорж Санд. Его сын Жорж Шарпантье (1846—1905) был наследником и продолжателем дела отца. Был тесно связан с Флобером, братьями Гонкур, Золя. Своей издательской политикой способствовал утверждению натурализма.
Ги поведал ему о последних днях в министерстве. Особенно не жаловался, но рассказал о многих неприятностях.
— И легче не становится.
— Ну, естественно! — сказал Флобер. — Скажи, ознакомился ты с составом нового правительства?
— Нет.
— Вот, смотри. — Флобер протянул ему газету. — Аженор Барду [82] , министр народного образования. Господи, наконец-то появился поэт в правительстве! Я много лет знаю его. Он посвятил мне сборник стихов; ни о ком из нынешних политиков ничего подобного сказать нельзя! — Флобер развеселился. — Я могу поговорить с ним, чтобы он перевёл тебя в свой кабинет. Это будет благоприятнее, чем министерство флота.
82
Барду Аженор (1829—1897) — французский историк и политический деятель. С 1877 г. — министр народного образования.
— Да, конечно.
— И прекрасно, дорогой мой. Мы всё устроим.
Воскресенье выдалось солнечным, и Ги не мог удержаться от поездки на Сену. Они с Марселлой отправились в Безон и взяли лодку. Марселла имела склонность в таких случаях принаряжаться, словно стремясь уничтожить отпечаток, наложенный на неё Фоли-Бержер, а у Ги было упрямое желание компенсировать свои недовольства вызывающим поведением. Несмотря на близость, в их отношениях существовала область, которой они не касались, оба знали о существовании ограждающего её барьера, но не говорили о нём в открытую.