Будь проклята страсть
Шрифт:
И швырнула её на стол с остатками завтрака. Ги развернул бумагу. Там была книга «Проступок аббата Муре». Он раскрыл её и радостно улыбнулся.
— Посмотри. «С добрыми дружескими пожеланиями. Эмиль Золя». Это его новый роман. — Ги был польщён и обрадован. — Взгляни.
— А кто такой Золя? — спросила Марселла. Она лениво натягивала чулок, демонстрируя ногу. Ей никогда не надоедало выставлять своё тело напоказ.
— Один из крупнейших современных писателей. Чрезвычайно одарённый художник, говорит, что работает научным методом, который именует «натурализм». Иначе говоря, антиромантик. Он считает, что нельзя больше фальсифицировать жизнь ради
— Значит, хороших книг больше не будет.
— ...и необъяснимых эпидемий. Он требует правдивости и права писать о чём угодно. Хочет изгнать из литературы пасторали и нарочито морализаторский тон, ввести в неё реальную жизнь. А это значит допустить в литературу низкие мотивы, грязь, безобразие, то есть всё то, что есть в повседневной жизни. Я думаю, в том, что он утверждает, есть много разумного и много бессмыслицы.
Ги бросил взгляд на комод, где стоял дешёвый будильник. Месье Понс, министерский надзиратель, вёл войну с опозданиями. Ох уж это министерство! Одна только мысль о нём вызывала отвращение. Он уже заранее предвидел всю бессмысленную рутину дня — сидение за столом в специфически административных сумерках, в окружении высоких кип бланков и документов, зелёных картотечных ящиков. Если солнце и светило на министерство флота, то никогда не заглядывало к ним на склад.
Ги налил себе ещё чашку кофе. Правда, он ухитрялся выкраивать чуть побольше времени для писания в нуднейшее служебное время. Отправил Катюлю Мендесу для журнала «Репюблик де Летр» поэму «На берегу» — довольно дерзкую вещь о парочке, занимающейся любовью. Подписал её «Ги де Вальмон» [74] , и Флобер, вернувшийся в Круассе, не задавал о ней вопросов. Ги закончил три рассказа, которые ещё не показывал Флоберу.
Накануне месье Понс объявил о предстоящем визите заместителя главы правительства и вызвал рабочих переставить мебель. Напустился на Ги за то, что он постепенно придвигал стол поближе к окну. Это не положено. Месье Понс хотел угодить высокому чиновнику, которого ни разу в жизни не видел и, скорее всего, больше никогда не увидит.
74
Ги де Вальмон — псевдоним (Мопассана. Его дед был сыном некоего Мопассана де Вальмона, чиновника по выплате ренты, проживавшего в Париже с 1785 г. Вальмон — главный город округа Сен-Экс-Инферьер на реке Вальмон.
Марселла расправила на бедре верхнюю часть чулка. Сигаретный дымок вился перед её глазами.
— Наверное, этот Золя тоже из друзей твоего Флобера?
Её совершенно не интересовал натурализм или что-то столь же далёкое от практических вопросов — то, как привлечь мужчин или как, если они ей нравятся, удержать их. Но Ги говорил ей о Флобере.
— Он бывает у Флобера почти каждое воскресенье, — сказал Ги. Полистал книгу, потом задумчиво поднял глаза. — Флобер — замечательный человек. Знаешь, что он недавно сделал? Его зять Комманвиль — жуликоватый лесоторговец — разорился, Флобер продал всё, что имел, кроме Круассе, и отдал ему деньги, чтобы спасти от банкротства. После чего вынужден был отказаться от квартиры на улице Мурильо и переехать к зятю в отдалённый конец Сент-Оноре, в квартиру на пятом этаже.
— Вот как?
Это было всё же интересно, поскольку
— Он замечательный, — сказал Ги. — Он великий.
Марселла загасила окурок. Сорочку она так и не одёрнула. Подошла к Ги.
— Если бы ты говорил также, что я замечательная девочка...
— Какого чёрта...
— Ги, не надо.
— Я ничего не сделал, птичка.
На лице её появилось обиженное выражение.
— Ты бросишь меня, раз связался с этими писателями, с этими знаменитостями.
— С чего ты взяла? — Он весело улыбнулся ей.
— Ги... — Марселла обняла его за шею и потянулась влажными губами к его рту. Ей нужна была демонстрация. — Дорогой, — нежно произнесла она.
Ги чмокнул её и поднялся.
— Надо идти.
Она неподвижно сидела, глядя, как он надевает пиджак; вид у неё был обиженный, мрачный, недоумённый.
— Ги, я не понимаю тебя. В чём дело? Ты как будто держишь меня на расстоянии. Вечно что-то утаиваешь.
— Как! Мы уже несколько месяцев вместе. Три недели ты живёшь здесь. Это уже почти по-буржуазному — я никогда ещё так долго не оставался с одной женщиной, и ты, судя по твоим словам, никогда...
— Дело не в том, как долго. Дело в близости.
— Возможно. — Он взял книгу. Очень приятно, что Золя прислал её. Ги наклонился и поцеловал ухо Марселлы. — Давай вечером куда-нибудь выберемся? Например, в «Олимпию»?
— Нет! Она мне осточертела. Да и в Фоли-Бержер не любят, когда я закрываю бар.
Ги пошёл к двери. Марселла сказала:
— Ги, почему ты ни разу... ни разу не сказал, что любишь меня?
Он остановился в проёме и на миг заколебался.
— Из чувства самосохранения.
Послал ей воздушный поцелуй и вышел.
Вечером, когда Ги вернулся, Марселлы не было. На столе лежала записка, где говорилось, что она больше не может сидеть здесь. «Если хочешь видеться со мной и дальше, я буду на улице Клозель». То был один из её прежних адресов. Ги стоял с запиской в руках, чувствуя себя неожиданно осиротевшим.
Обеды «Освистанных» устраивались поочерёдно то в кафе «Риш», то у Вуазена, Пелеса, Адольфа. У Вуазена, казалось, все пили больше и разговаривали громче.
— Гарсон, бутылку «Коте дю Рон»! — прогремел Золя.
— Несу, месье. Несу.
Ги сидел в дальнем конце стола. Он не принадлежал к освистанным авторам, и его обязанностью было провожать Флобера домой. Он стал младшим членом этой группы благодаря тому, что его видели у Флобера каждое воскресенье. Ему было понятно, что это громадная удача.
— Да или нет? Отвечай, Золя, — настаивал Доде, теребя свою козлиную бородку. — Да или нет?
— Нет, — ответил Золя. — Ни разу в жизни не был с проституткой.
— Чёрт возьми! — воскликнул Флобер. — Вот вам новый научный метод!
В пропахшем вином зале клубился табачный дым. Было уже за полночь; писатели принялись за обед в семь часов и до сих пор ещё медленно ели. Еда была вкусной и обильной. Флобер и Золя сидели без пиджаков, с засученными рукавами и повязанными вокруг шеи громадными салфетками. Флобер, по обыкновению, разулся. Они жадно уничтожили свои любимые блюда: Флобер — фаршированную утку по-руански с горошком, Золя — громадную тарелку марсельского буйабеса, Тургенев — большие порции икры, Гонкур — суп из палтуса, Доде и Ги — рубец по-кански. Затем были поданы бараньи котлеты, запечённые устрицы, слоёный пирог, страсбургская колбаса, варёные овощи, заливные яйца, язык в желе, всё это запивалось большим количеством «Коте дю Рон» и бордо.