Будь проклята страсть
Шрифт:
— Я обедал с ним вчера вечером, — сказал Фортен. — Он говорил, что ему не терпится развеяться в Париже. Мы весь вечер декламировали Корнеля. Он был полон жизни. Слуги говорят, что проснулся он в восемь часов, принял ванну, прочёл полученные письма и выкурил несколько трубок. Около половины девятого позвал служанку, сказал, что плохо себя чувствует.
Врач немного помолчал.
— Служанка пришла за мной, но в тот момент я только что отправился кататься на лодке. Возвратясь, она нашла Гюстава стоящим в кабинете, слегка растерянным. Он спокойно сказал: «Кажется, я упаду в обморок; но лучше сейчас, чем завтра в поезде. Откупорил флакон одеколона,
Наступило недолгое молчание. Мадам Комманвиль спросила:
— Что явилось причиной смерти?
Фортеч твёрдо посмотрел на неё, и Ги снова ощутил его решительность.
— Апоплексический удар, мадам.
— Да. Понимаю.
Ги захотелось остаться наедине со своим старым учителем. Он обмыл тело и провёл возле него эту ночь и следующую. Съезжались друзья и соседи; в понедельник приехали Эдмон де Гонкур и Клодиус Поплен. Мадам Комманвиль часами разбирала в одиночестве в кабинете флоберовские бумаги. Она ничем не выдавала своих чувств; и несмотря на её присутствие, в доме царил беспорядок.
Днём, идя на кухню за горячей водой, Ги услышал громкие голоса и хмыканье. Там находились двое родственников кухарки и ещё какая-то местная женщина. Один мужчина говорил:
— Хорошо. Только все знают, что он повесился в ванной. Ну и какая разница?
— Нет, нет.
Кухарка, сидя за столом, плакала в передник.
— Пусть доктора говорят что угодно...
Ги вошёл. Мужчина смущённо умолк.
— Это ложь, — сказал Ги.
— Я только говорю, что все...
— Ну и молчите, раз так! — выкрикнул Ги.
Вышел он разъярённый, расстроенный, в памяти опять всплыли почерневшая, распухшая шея Флобера, настороженный взгляд Фортена. Нет, этого не могло быть. Флобер умер от удара.
В ту ночь Ги снова находился подле любимого учителя. Утром парижским поездом приехали Золя, Коппе, Доде, Сеар и многие другие. По небу неслись серые тучи, деревья гнулись от ветра. Похоронная процессия двинулась вдоль реки по грунтовой дороге к возвышенности Кантеле, где стояла церковь, а оттуда медленно потянулась к Руану. Прохожие, не знавшие, кто умер, таращились на неё. Ги услышал, как Гонкур позади говорит о нормандской бородке.
Взвод кривоногих туполицых солдат на кладбище — Флобер был кавалером ордена Почётного легиона — представлял собой нелепое зрелище. Когда гроб стали опускать в могилу, он застрял. Могильщики, как ни старались, не могли ни выдернуть его, ни втиснуть вглубь. Дикость происходящего больно кольнула переполненное сердце Ги, напомнила о похоронах Каролины и злорадном пристрастии самого Флобера к несуразностям.
Гроб окропили святой водой, повернулись и пошли прочь, оставив Флобера застрявшим наискось в могиле. Ги содрогнулся. Внезапно ему стало холодно. За воротами кладбища Золя пожимал руки.
— Я не могу остаться. К вечеру мне надо быть в Медане.
— Спасибо, что приехали, — сказал ему Ги.
— Золя, постой.
Гонкур с Доде влезли к нему в экипаж, и он тронулся. Остальные бесцельно стояли или разыскивали свои экипажи. Кто-то подёргал Ги за руку.
— Поминальный ужин состоится?
Это оказался Эмиль Бержера, издатель и журналист.
— Да. Надеюсь, Лапьер всё устроил.
Однако дикость не кончилась. Провожавшие — измученные жарой и жаждой — поспешили обратно в город. Почти до вечера пили поминальное вино.
— Господи, тринадцать после похорон. — Теодор де Банвиль [87] побагровел. — Найдите ещё кого-нибудь — быстрее, быстрее.
Бержера подскочил и выбежал. Сидящие видели, как он обращается к незнакомым на улице. Руанцы отказывались. Он вернулся.
— Не могу найти никого.
— Скажи, что это в честь Флобера! — крикнул Банвиль.
Бержера выбежал снова. За столом поднялся общий шум, все стали тянуться к блюдам, передавать их друг другу. Официанты побежали выполнять новые заказы. Банвиль крикнул Бержера: «Подают утку!» Бержера появился снова и безнадёжно пожал плечами. «О нём никто даже не слышал». Но не успел он сесть, как Банвиль ухватил его за грудки.
87
Банвиль Теодор де (1823—1891) — французский писатель. Начинал как поэт романтического направления, затем сблизился с парнасцами и опубликовал сборник стихов «Сталактиты». Как теоретик «искусства для искусства» разрабатывал теорию жанров и французского стихосложения.
— Скажи им, что здесь я! И приглашаю их! Иди же, иди, Господи!
Бержера вернулся, ведя лупоглазого солдата с зобом.
— Он тоже ничего не слышал о Флобере, но хочет тушёных угрей.
На столе высились горы рыбы, паштетов, ветчины, птицы, позвякивали бутылки, голоса повышались, лица краснели; поминки превратились в шумную пирушку, затянувшуюся далеко за полночь, это застолье словно бы оглашалось флоберовским смехом и его долгим, восхищенным: «П-п-п-п-п-потрясающе!»
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
8
Ги тщательно подровнял бритвой усы, стёр мыльную пену с лица и надел рубашку. На улице заиграла шарманка. Он высунулся из окна, насвистывая её мелодию, и бросил два су.
— Спасибо, — помахал рукой шарманщик.
— Привет, Жюло! — крикнул Ги лучшему шарманщику на Монмартре.
Стоя у окна, Ги оглядывал лежащие внизу улицы и крыши Парижа. От полноты души ему хотелось кричать. Он наконец ушёл из министерства. Утро было прекрасное. Сияло солнце, голубели небеса. Невдалеке, где среди садов и полей кончался город, дымил на ходу паровоз. Ги одевался, напевая слова любимой песенки Гортензии Шнайдер, мелодию которой выводила шарманка Жюло:
Нннничто не свято для сапёра...Внезапно с шумом распахнулось окно комнаты, находившейся этажом ниже. Послышался возмущённый голос:
— Эй ты, убирайся-ка отсюда со своей жестянкой! Дай людям поспать.
Ги, усмехаясь, выглянул. Гнала шарманщика Полетта, одна из девиц мадам Анжель. Видимо, ночь у неё выдалась нелёгкой. Полы старого халата, которые она придерживала одной рукой, распахнулись, обнажая бедра и нижнюю часть живота.