Будни феодала
Шрифт:
Меча при этом она мне не протягивала, за неимением, но надо ж как-то отвечать. Блин, знать бы еще как? Я и обычным церемониям не сильно обучен, а тут и вовсе нечто запредельное. Да ну нафиг… Это ж мне обет верности приносят, а не наоборот. Значит, мне и правила устанавливать.
Короче, наклонился я, поднял красотку на ноги и… поцеловал. Крепко. Со всей искренностью изголодавшегося по ласке мужика.
Иридия охнула, и глаза ее увлажнились. Потом приложила руку к… к сердцу, в общем.
— Благодарю, брат… за честь. Я никогда этого не забуду.
М-да… Похоже, я чего-то важное сделал. И правильное.
Черт, ох и жаркая ж девица, прям всю душу перевернула! Вот только, чую, обломом пахнет. Не зря она меня братом обозвала. Ох, не зря… К счастью, есть чем мозги загрузить и проветрить. Я еще не со всеми освобожденными из плена пообщался. Монашка осталась. То что доктор прописал. Как раз для снятия стресса, разговора о душе и соблазнах.
* * *
Не, ну что ты будешь делать? У меня точно начались галлюцинации на почве острого токсикоза... ага, того самого. Куда не гляну — везде полуголые девки мерещатся. Даже монашка одета, как жрица любви и совсем не христианской. Впрочем, если вспомнить, чьей она была пленницей, то все становится понятным. Те же бесцеремонные руки, что сняли доспехи с амазонки, привели и ее хиджаб* (*одежда монашек латинского обряда. то же что и подрясник) в соответствие со своими представлениями о моде.
Оторвали напрочь рукава, распороли до пупа глухой шиворот, наверное, чтобы всем виден был крестик на упругой, белоснежной груди благочестивой сестры. И подрезали подол… Совсем чуточку не рассчитав. В том смысле, что если бы взяли на пядь выше, то линия отреза пришлась бы аккурат по белой вервице, подпоясывающей остатки одежды, а так край ткани еще что-то пытался прикрыть. Зато оставили барбету* (*головной убор)
В общем, хоть сейчас на обложку любого журнала, из тех, что запрещены в свободной продажи и предназначены только для взрослых. А монахиня даже не пытается привести себя в более пристойный вид. Смиренно сложила руки, пристроив ладони в ложбинке, как для молитвы, и терпеливо ждет, когда я соизволю прекратить рассматривать ее… крестик. Не дождалась.
— Пусть будет благословен твой путь, брат…
Ух ты. У нее еще и голосок ангельский. Нежный, бархатистый. Видимо, в церковном хоре пела.
— Вижу дух твой сметен, а душа полна раздора… — продолжала она тем временем, не поднимая глаз.
Интересно, где ж она там у меня душу разглядела?
— Я воспитывалась в монастыре и сведуща в целительстве. Позволь мне выразить свою благодарность за спасение из плена тем, что помогу тебе избавиться от лишней тяжести?
Молчание — знак согласия. А членораздельно общаться в данный момент у меня как-то не получалось. Да и вообще, странное что-то творилось. Я же не прыщавый подросток, теряющий сознание от прикосновения к запретному плоду. Но в данный момент ощущал себя именно таковым.
— Иди следом… Целительство не любит посторонних глаз…
Монахиня повернулась ко мне спиной и неторопливо пошла в сторону ближайших деревьев. Я — как телок на веревочке — послушно двинулся следом. Чтоб я так жил! Да за такими ножками и окружностями выше можно на край света топать.
Как
Не знаю, как по научному такие процедуры назвал бы Авиценна или Парацельс, но искусством умиротворения души и тела монахиня владела весьма искусно. Лично мне до полного выздоровления хватило двух сеансов. Аж в глазах посветлело. А мысли наконец-то угомонились, облегченно вздохнули и вернулись к делам насущным.
— Извини, если что не так спрошу… — невзирая на общее повышение тонуса и избавление от недуга, я все же пребывал в некотором недоумении. — Но в каком ордене послушниц обучают такому… проявлению, ммм…
— Милосердия?.. — закончила вопрос за меня монашка. — В Церкви Ночи.
— А есть и такая? — удивление мое только возросло.
— Конечно, — вытирая ладошкой губы, мило улыбнулась собеседница. — С того самого часа, как Господь разделил время на светлую и темную части. Люди ведь не перестают верить в Создателя после того, как храмы закрываются на ночь, а священники ложатся спать? Именно в это время и открываются двери Черного Собора, где мои сестры и братья всегда готовы помочь смятенным и страждущим.
Все страньше и страньше… Где-то я уже слышал о Черном Соборе. Вот только где, вспомнить не могу.
— Подожди, подожди… Если я правильно понял, ты говоришь о сатанистах?
— Ошибаешься…
Монашка легко прикоснулась к нательному крестику, а потом трижды перекрестилась.
— Люцифер всего лишь один из сонма слуг. Зачем же нам поклоняться слуге, если можно возносить молитвы и деяния к престолу господина? Это дневные конфессии очерняют нас в глазах паствы. Глупцы, они не понимают того, что Ночь нельзя запятнать мраком оговоров. Это ее обычный цвет… Можно только пытаться сделать тьму светлее. Общими усилиями зажигая везде, где только можно, огоньки веры… В надежде, что со временем они, как звезды укроют небосклон и развеют мракобесие и невежество.
Таки прав был тот, кто сказал, что за все приходиться платить. Тем более, за удовольствие.
Я, конечно же, весьма благодарен ей и наконец-то расслабился… но, не настолько, чтобы позволить дуть елей в уши.
— Любопытно. Я подумаю над этим… Непременно. Как только выдастся свободная минута.
Послушница настолько вдохновилась оказанным мою вниманием к ее словам, что не стала возражать против еще одного приобщения… Для закрепляющего эффекта. Тем более, как сказано, всякий неофит троицу любит. Только на этот раз я сам выбирал мodus operandi. Благо, форма одежды, позволяла. В общем, «избушка, избушка, повернись к лесу передом»… и нагнись чуток.
Хвататься за ствол ближайшего дерева — это уже была личная инициатива девушки.
— Что дальше делать будешь? — спросил, когда мы закончили с лечением и уже выходили из лесу.
Мысль о том, что монашка пойдет вместе с остальными в Замошье, мне не очень нравилась. С ее талантами в общении с мужчинами, она вполне способна организовать такой бардак в селе, что по возвращении я найду там одно пепелище. Но и просто помахать на прощание рукой: «Спасибо, солнышко, было приятно. Созвонимся…», — как-то напрягало. Нет, если она сама это скажет, то так тому и быть, но первым отшивать не стану.