Будни феодала
Шрифт:
— Ты лазутчик гяуров?
Наверное, стоило послать, но спать хотелось немилосердно, а он же так просто не отвяжется. Проще по-быстрому ответить.
— Нет.
— Краков большой город?
— Не знаю.
— А Варшава?
— Не видел.
— Где сейчас польный гетман Хоткевич?
— Без понятия. Впрочем, если он полевой, то видимо — в поле.
— Что ты искал в Ак-Кермене?
— Рынок…
— Рынок?
— Ну, базар… ярмарок… Такое место, где покупают и продают…
— У тебя много товара?
— Набралось понемногу.
—
— Чей?
— Высокой Порты.
— А где это?
Вопросы сыпались даже быстрее, чем я успевал а них отвечать. Старику, вроде, как бы и не важно было, что я говорю. Он только буравил меня взглядом, словно старался разглядеть что-то внутри.
— Крепость Ак-Кермена больше чем московский кремль?
— Понятия не имею.
— Правда, что купола Киевской Софии покрыты чистым золотом?
— Говорят. Сам не видел.
— Сколько куреней на Сечи?
— Не знаю. Много, наверно.
— Давно там был?
— Никогда.
— Вот как? А где ты родился?
— В колыбе.
— Что это?
— Пастуший домик в Карпатах… Карпаты — это горы.
— Родные заплатят за тебя выкуп?
— У меня никого нет... А для посредника я денег не припрятал.
Эти слова настолько озадачили хана, что он замолчал, задумчиво поглаживая бороду.
— Умерли? Убиты? Ты ищешь мести?
— Скорее, я умер. И мне некому мстить… Не в этом мире. А теперь, уважаемый, если ты не против, я немного вздремну. Хорошо? Что-то меня кумарит не по-детски.
— Последний вопрос. Ты много мусульман убил?
— Не считал. Две дюжины… Может, три.
— В Бога веруешь?
— Как все…
— Мусульманство примешь?
— Сказать откровенно, мне нравится, что Коран разрешает мужчине иметь несколько жен. Но с запретом на горилку, вы хватили лишку… — ответил я уже откровенно зевая. — Отмените этот пункт, и я ваш. Джаз, бакс, секс…
— Понятно.
Хан неторопливо поднялся.
— Этот гяур не лазутчик поляков или казаков. Скорее всего — он атаман разбойничьей ватаги. Пытать его бессмысленно — ничего важного он не знает. Но и в живых оставлять нельзя. Из таких как он даже галерного раба не получится — одно беспокойство. Бросьте в темницу. Послезавтра праздник — казним. Голодом не морите, чтобы не обессилел. Людям нравится смотреть на чужие страдания. Пусть насладятся вдоволь… — и ушел.
Помощники палача отвязали меня от стула, попутно наградив дюжиной тумаков и оплеух. Но, видно было, что проделывают они это не со зла, а для порядка и поддержания квалификации. Потом отвели в камеру и оставили… отдыхать.
Допросное зелье свое взяло, так что я и не заметил, как отрубился. Очнулся, когда сквозь прорубленную под потолком отдушину в камеру заглянули звезды.
Спал я, естественно, лежа на полу, так что когда проснулся, одежда моя оказалась насквозь промокшей и изгвазданная глиной (именно глиной — нюхал). И если я не хотел врезать дуба раньше, чем мне помогут в этом палачи, надо было хоть немного согреться.
Сперва я стал прохаживаться и размахивать руками. Помогало
Шум, производимый разминкой, привлек стражников. Сперва они просто заглядывали сквозь окошко в дверях, пытаясь понять, что я делаю. Но темень в камере стояла такая, что хоть глаз выколи, так что вертухаи забеспокоились.
— Эй! Гяур?! Ты что делаешь? — спросил один.
— Подкоп рою. Не мешай…
Мой ответ вызвал громки смех и ряд комментариев, самым безобидным из которых был вывод о безумии на почве страха перед казнью. Но, поскольку я не останавливался и не отвечал, только сопел все громче, стражники потребовали прекратить.
— И не подумаю…
Они немного отошли и стали советоваться, судя по голосам, за дверью было трое.
— Оставим его, пусть делает, что хочет. Никуда гяур до утра не денется.
— А если убежит?
— Отсюда? — рассмеялся первый. — Это невозможно. Стены толщиной в два касаба* (*1 касаб = 3,39 метра)
— Я слышал, среди гяуров попадаются истинные дети шайтанов. Казаки их зовут характерниками. Так они могут и сквозь стены проходить и под водой долго находиться. Совсем не дышать. Кривой Исмаил рассказывал, что в позапрошлом году, по приказу Сабудай-мурзы, одного запорожца живьем закопали, так земля на могиле пять суток шевелилась! Если б не связали — точно ушел бы!
«Вот, сука! Ну, погоди, мурза! Жаль, не послушался Агнешку. Разорвали б тебя лошадьми — не сидел бы сейчас в темницы. И почему человек всегда такой умный задним числом? Как шутят иудеи: «Господи, дай мне наперед такой ум, как у моей жены после!»
— Ну и что? Уйдет, так и Аллах ему в помощь. Нам чего беспокоиться? — отозвался третий голос.
— Вот и видно, Абдула, что ты новенький в страже… — чуть снисходительно объяснил второй. — Зачем гяура в темнице держат, знаешь?
— Великий Хан решил казнить его на праздник перед толпой.
— Верно. И слух об этом уже по городу пошел… А теперь, скажи: что будет, если гяур сбежит? Думаешь, Махмед-Гирей отменит казнь?
Видимо, тот, кого спрашивали, пожал плечами, потому что ответа я не услышал.
— Никогда и ни за что хан не нарушит своего слова. Обещал подданным зрелище — они его получат. А кто для этого взойдет на эшафот, народу все равно. Вот только, я думаю, что вместо сбежавшего пленника, на кол сядет или повиснет крюке нерадивый стражник. А то и все, кто его охранял, разом.
— Я не хочу на кол! — забеспокоился Абдула. — Я в прошлом месяце взял в дом вторую жену! Ласковую и игривую, как котенок.
— У меня нет молодой жены, но на кол я тоже не хочу, — согласился с ним первый.
— Тогда, идем за факелами и ключами. Надо посмотреть, что неверный делает.
Против этого никто не возражал, и стражники потопали в сторону кордегардии. Я даже не поверил такому везению. Как не крути, а трое бойцов — в полутьме и на скользком полу — это шанс. И не попытаться использовать его, по меньшей мере, глупо.