Бунт. Книга II
Шрифт:
Глаза у горбуна расширились, еще сильнее забегали, жадно осматривая казаков.
– Чай, и посулов дорогих царю навезли? – вкрадчиво спросил он.
– Не без этого, – ответил один из постояльцев.
Горбун скосил хитрые глаза на четыре сундука, которые занесли казаки.
Лазарька перехватил жадный взгляд хозяина, перемигнулся с одним из товарищей – высоким, черноволосым, с крупными чертами лица – Иваном Вихровым.
Поздний ужин подошел к концу, и уставшие путники ощутили единственное желание – лечь спать.
– Надо бы, ребята,
Хозяин засуетился, стал предлагать лечь тут же в горнице, приказал уж было работникам внести одеяла и подстилки из войлока, но Лазарька на то ответил:
– Не суетись, ночевать мы пойдем к своим лошадям на сено, сон на свежем воздухе еще крепче, – и дал знак товарищам, чтобы захватили сундуки с подарками.
В бревенчатом строении, где находились лошади, пахло мятой и свежим сеном. Кони, похрустывая, жевали сено, фыркали, тяжело вздыхали. Путники быстро расположились на ночлег, зарылись в сено, оставив Ивана Вихрова в дозоре. Вскоре станица захрапела, присвистывая и неясно бормоча во сне. Кое-кому из казаков снились тяжелые сны.
Иван долго сидел у сундуков, борясь со сном, но усталость брала свое. Сон наваливался на казака все сильнее и сильнее. С завистью он поглядывал на своих товарищей, но понимал, что спать нельзя.
– Не ровен час, лихие люди прокрадутся, побьют нас и посулы заберут, – думал Иван. – Что же так меня в сон кидает, неужто горбун в вино какого зелья подсыпал, – голова казака то и дело свисала на грудь, и Ивану приходилось огромным усилием воли заставлять себя не спать. Устав бороться с собой, Вихров стал потихоньку прохаживаться. Это немного развеяло его сон.
Вдруг среди ночной тишины где-то в углу строения что-то тихо заскрипело и раздался приглушенный топот. Иван насторожился, затем потихоньку пополз к Тимофееву и стал его сильно трясти, пытаясь разбудить. Лазарька что-то мычал во сне, шлепал губами, но не просыпался.
Между тем, в углу, сквозь небольшую дыру в стене, проникли четыре грабителя. Они потихоньку ползли к казакам, шепотом разговаривая между собой:
– Где ж это они спрятались?
– Видно, в соломе закопались, – прошептал в ответ один из проникших в сарай.
– Тихо, разбудишь их, – прошептал другой грабитель.
– Едва ли они проснутся, горбун им зелья подсыпал, – ответил тот же голос.
Оставив тщетные старания разбудить Лазарьку, Вихров вытащил из-за пояса пистолет, взвел курок и, как только грабители подползли совсем близко, выстрелил, не целясь. Затем выхватил из ножен саблю и крикнул:
– Рубите тяпоголовов, казаки!
Непрошенные гости бросились со всех ног бежать туда, откуда проникли в помещение. Двое вмиг выскользнули наружу, а двое сунулись в лаз в углу сарая. Оба разбойника, застряв, дергались, выли от страха, но выбраться на свободу не могли. Подскочив к ним, Иван дал одному из них по заднему месту хорошего пинка, от которого грабитель вылетел наружу и потянул за собой второго.
– Что там, Иван? Что случилось? – раздался рядом голос Лазарьки. – Ты, что ли, стрелял?
Привалив к лазу несколько коротких бревен, находившихся здесь, Вихров ответил:
– Гости тут у нас, Лазарь, были – хотели посулами поживиться, а я им всыпал, угостил маленько. Долго будут помнить угощение!
Лазарька зевнул, затем сказал:
– Иди, Иван, поспи, а я в дозоре постою. Думаю, гости эти больше за подарками не придут, раз ты их так встретил.
Иван Вихров залез в уже нагретое Тимофеевым углубление в сене и безмятежно заснул.
На следующий день после обеда царь слушал доклад князя Долгорукого о казацкой станице Степана Разина и подробностях похода славного атамана. При этом присутствовали бояре: Одоевский Никита Иванович, Романов Никита Иванович, дядя царя, Барятинский Юрий Никитич, а также старые и новые родственники – Милославские и Нарышкины. С ненавистью они косились друг на друга.
Юрий Алексеевич Долгорукий докладывал:
– Знаемый нами вор, Стенька Разин, вернулся из кызылбашских пределов в Астрахань. Грамоты, пресветлый царь всея Руси Алексей Михайлович, воевода Прозоровский ему вручил.
– Откуда, князь, тебе об этом известно? – прервав доклад Долгорукого, с интересом спросил царь Алексей.
– Сегодня, пресветлый государь, я в приказе Казанского дворца принимал станицу воровского атамана и обо всем у них узнал доподлинно, о чем и спешу тебе, государь, доложить, – и Долгорукий, стоящий перед царем, который сидел, развалясь, в кожаном кресле, поклонился ему в пояс.
Царь сделал знак, приглашая боярина сесть рядом в свободное кресло. Остальные же бояре чинно восседали вдоль стен на лавках, обитых голубым аксамитом.
Присев на краешек кресла, Юрий Алексеевич продолжил:
– Разинская станица небольшая – из шести человек – во главе с есаулом, донским казаком Лазарькой Тимофеевым – казаком весьма рассудительным. Просили они, чтобы я устроил им встречу с тобой, пресветлый государь.
От этих слов царь поморщился, но продолжал молча слушать князя.
– Но я отказал, сославшись на твое плохое здоровье, а подарки, которые навезли казаки, обещал передать твоей светлости. Долго мы говорили с есаулом с глазу на глаз, обсказал он мне многое из походной жизни разинских казаков.
Царь сперва нахмурился, слушая князя, его одутловатое лицо скривилось в кислой гримасе, но чем больше Долгорукий рассказывал о походе Разина, слышанном от Лазаря Тимофеева, тем лицо его все более оживало, а в глазах появился азартный блеск. А когда Юрий Алексеевич рассказал о победе разинцев над персидским флотом Менеды-хана, царь вскочил со своего места, воскликнул:
– Однако, этот Разин – смелый и дерзкий казак, и ума не лишен! Вот, воеводы, – обратился царь к своим боярам, – простой казак, а что учинил кызылбашам!