Буря в Па-де-Кале
Шрифт:
– Кто это? – удивился Александр Дмитриевич, который видел моего Золотого дракона и Миру впервые. – Вы нас не представили!
– Мира, как бы это выразиться… моя компаньонка или, если хотите, воспитанница, – ответил я. – Мне пришлось увезти ее из Калькутты, чтобы спасти от смерти.
Кутузов и Балашов понимающе переглянулись. Этот взгляд обжег меня как каленое железо, только утвердив во мнении, что наши взаимоотношения с Мирой надо как-то решать. Я не мог допустить, чтобы в обществе Миру открыто считали моей любовницей.
– Юкио Хацуми, –
– Очень рад познакомиться, – Балашов едва заметно кивнул японцу. – Яков Андреевич, надеюсь, вы понимаете, что нам бы хотелось переговорить с вами наедине…
– Разумеется, господа, – я сделал знак Кинрю, чтобы он оставил нас.
Японец нехотя вышел из комнаты, смерив моих гостей ледяным взглядом.
– Ну… – Кутузов выжидающе уставился на меня. – Вы так до сих пор и не удостоили нас отчетом о вашей поездке в Кале! – проговорил он после недолгой паузы. – До нас доходили слухи, что английский фрегат затонул. Вы имели разговор с Веллингтоном?
– Вы можете вернуть нам письмо? – в свою очередь осведомился министр полиции. – Вы сумели его сберечь?
Мне показалось странным, что Балашов сразу завел речь о письме, словно у него не оставалось никаких сомнений в том, что ответ мой будет обязательно отрицательным. Судя по всему, служба информации в министерстве, которым заведовал Александр Дмитриевич, была поставлена на очень высоком уровне.
– Господа, пройдемте в мой кабинет, – отозвался я. – Там и переговорим о столь важном деле.
Мое предложение ни у Кутузова, ни у Балашова возражений не возымело. Выйдя из гостиной, мы миновали несколько пустовавших комнат и попали в мое святилище, которое располагалось справа по коридору.
– Итак, рассказывайте… – снова заговорил Кутузов. Его лицо казалось мертвенно-бледным в свете моего фонаря. Словно кто-то водрузил на Ивана Сергеевича маску из воска.
В ответ я пересказал ему свой разговор с герцогом Веллингтоном.
– Так, так, – проговорил Кутузов задумчиво и забарабанил пальцами по столу. – Я знал это! Что-то мне подсказывает, что балканский кризис разрешится не в скором времени! Но так или иначе, мы благодарим вас за то, что вы проделали такой путь. Возможно, заступничество Артура Веллингтона за Россию перед своим правительством и сыграет еще какую-то роль… Время покажет!
– Верните письмо, – потребовал Балашов.
Я кивнул, отодвинул картину, открыл свой тайник, в присутствии этих господ, ибо имел основания им полностью доверять, вытащил из него свой ларец, сверкающий инкрустацией, приподнял крышку и издал сдавленный стон. Письма в нем не было! Моему взору предстала лишь темно-вишневая бархатная обивка.
– Что происходит? – встревожился Балашов.
– Я сам бы хотел, что бы мне это объяснили, – отозвался я глухо.
– Кольцов! Вы в своем уме? – взвился Кутузов. – Потрудитесь же объясниться! Неужели вы не понимаете, что поставлено на кон?! Я не узнаю вас.
Я с громким щелчком захлопнул крышку палисандрового ларца, инкрустированного
– Письмо украли, – с трудом выдавил я из себя. – Но как такое могло произойти? Из моего собственного дома?! Из кабинета?! Из тайника, наконец?! – Вторичное исчезновение императорского послания стало для меня настоящим ударом. – Нет, этого не может быть!
– Я бы на вашем месте, Яков Андреевич, осторожнее выбирал друзей, – ядовито заметил Александр Дмитриевич.
– Вы намекаете на Юкио? – осведомился я.
– Вот именно, – подтвердил Балашов. – Этим азиатам никогда нельзя доверять.
– То, что вы говорите, невозможно, – устало ответил я.
Вдруг меня осенила догадка. Я отодвинул коричневый гобелен. Моя потайная дверь была взломана.
– Черт возьми, – пробормотал Кутузов. Я впервые слышал из его уст такие слова. – Как бы там ни было, это письмо не должно попасть в руки к австрийцам! Я даю вам неделю на его поиски!
– Идемте за мной, – велел он министру и шагнул в ту самую дверь, которую я до сей поры считал потайной. Теперь мне невольно подумалось, что слишком много людей в Санкт-Петербурге догадывались или знали наверняка о ее существовании в моем кабинете.
Я вышел в гостиную и присел на диван у камина, уставившись в одну точку. Краем глаза я заметил, что Мира убирала свое рукоделие в изящный, шитый жемчугом ридикюль.
– Что случилось? – ошеломленно проговорила она. – Яков, у тебя такой вид, будто тебя сейчас обухом по голове… Где твои гости? – Индианка выронила из рук свою сумочку, и из нее посыпались нитки с иголками. – Что ты скрываешь? Я чувствовала, что-то не так!
– Да что они вам наговорили такого? – в дверях появился японец, сжимая в руках роман Фелиситы Жанлис. – Это из-за того, что у вас украли письмо? Я прав?
– Какое письмо? – Мира была не особенно в курсе событий. Из подслушанных ей обрывков нашего разговора с Нарышкиной индианка не все поняла. А я не потрудился ей объяснить.
– Мне бы не хотелось вдаваться в подробности, – отмахнулся я.
– Но, Яков Андреевич, вы давно знали об этом исчезновении, – вкрадчиво проговорил японец. – Однако я до сей поры не видел, чтобы вы находились в таком состоянии, как сейчас. Случилось что-то еще? Или Кутузов из-за этого письма решил исключить вас из Ордена? Ну, так он не имеет права! Капитул и все такое…
Я бросил на него взгляд, который заставил его замолчать.
– Письмо снова украли, – проговорил я и рассмеялся гомерическим хохотом.
– Яков, ты сходишь с ума, – испуганно проговорила Мира. На ее лице была написана такая растерянность, что мне ее стало даже немного жаль.
– Как это снова? – не понял японец. В его глазах читалась напряженная умственная работа.
Тогда я рассказал им обоим историю с греком Филиппом.
– Как вы могли скрыть это от меня?! – схватился за голову мой Золотой дракон. – Если бы вы вели себя осмотрительнее, на этот раз бы этого не случилось!