Бувар и Пекюше
Шрифт:
Кисточка красной фески любовно покачивалась, дрожащий голос и доброе лицо заклинали жестокого проникнуться жалостью к его страсти. Пекюше, отворачиваясь, тяжело дышал, чтобы выразить волнение.
Г-жа Борден сидела неподвижно, широко раскрыв глаза, точно перед ней были фокусники; Мели подслушивала за дверью. Горжю в безрукавке смотрел на них в окно.
Бувар приступил ко второй тираде. Игрой своей он передавал безумство страсти, угрызения совести, отчаянье. И он бросился на воображаемый меч Пекюше с таким порывом, что, споткнувшись
— Не беспокойтесь! Затем появляется Тезей, и она принимает яд.
— Бедная женщина! — сказала г-жа Борден.
После этого они попросили ее выбрать пьесу.
Выбор затруднил ее. Она видела только три пьесы: «Роберта Дьявола» в столице, «Молодого супруга» в Руане и еще одну в Фалезе, очень забавную, под названием: «Тележка для уксуса».
Наконец Бувар предложил ей прослушать большую сцену из третьего действия «Тартюфа».
Пекюше счел необходимым предпослать объяснение.
— Надо знать, что Тартюф…
Г-жа Борден его перебила:
— Да уж известно, что такое Тартюф!
Бувару нужно было для одного места женское платье.
— У нас есть только монашеское, — сказал Пекюше.
— Это неважно! Надень его.
Тот вернулся в платье и с Мольером.
Начало прошло со средним успехом. Но когда Тартюф погладил по коленям Эльмиру, Пекюше заговорил тоном жандарма:
— Нельзя ли руку снять?Бувар немедленно подал слащавым голосом реплику:
— Я платье щупаю, как ткань его приятна!И он поблескивал зрачками, вытягивал губы, принюхивался, принял вид чрезвычайно похотливый, под конец даже начал обращаться к г-же Борден.
Взгляды этого человека ее смущали, и когда он умолк, смиренный и трепетный, она чуть ли не подыскивала ответ.
Пекюше посмотрел в книгу:
— Вполне, любовное признание я слышу.— О да, — воскликнула она, — это опасный обольститель!
— Не правда ли? — гордо подхватил Бувар. — Но вот еще одно, более современное.
И расстегнув сюртук, он присел на один из камней и начал декламировать, запрокинув голову:
Огни твоих очей мне заливают веки, Спой песню, как в ночи певала ты не раз, И слезы искрились во взгляде черных глаз. «Это на меня похоже», — подумала она. Блаженно будем пить? Ведь чаша налита, Ведь этот час — он наш! Все прочее — мечта!— Какой вы потешный!
И она засмеялась тихим смешком, от которого у нее вздымалась грудь и обнажались
Он стал на колени.
— Перестаньте же!
Дай спать и видеть сны на персях у тебя, Любовь моя, краса…— Здесь раздаются колокола, какой-то горец прерывает их объяснение.
— И славу богу! Иначе…
И г-жа Борден улыбнулась, не договорив фразы. Смеркалось. Она встала.
Незадолго до того шел дождь, и дорога через буковый лесок была нелегкая, лучше было пойти домой полем. Бувар проводил г-жу Борден в сад, чтобы открыть калитку.
Сначала они молча шли вдоль карликовых деревьев. Он еще был взволнован своей декламацией, а она в глубине души была как-то изумлена, овеяна чарами литературы. Искусство при известных обстоятельствах потрясает посредственные души, и самое неуклюжее толкование способно раскрыть перед ними целые миры.
Солнце снова появилось, поблескивало на листве, там и сям бросало светлые пятна на кустарник. Три воробья с легким чириканьем прыгали по пню старой срубленной липы. Терновник в цвету распустил свои розовые букеты, отяжелевшие ветки сирени склонялись к земле.
— Ах! Хорошо! — сказал Бувар, вдыхая воздух полной грудью.
— Ну и мучаете же вы себя!
— Не скажу, чтобы у меня был талант, но темперамент у меня нельзя отнять.
— Видно… — промолвила она с расстановкой, — что вы… любили… когда-то.
— Вы полагаете, только когда-то?
Она остановилась.
— Не знаю.
«Что она хочет сказать?»
И Бувар чувствовал, как у него стучит сердце.
Посредине, на песке, была лужа, так что им пришлось пойти в обход, через буковую аллею.
Заговорили о представлении.
— Как называется ваш последний отрывок?
— Это из драмы «Эрнани».
— А!
Затем она произнесла медленно, говоря сама с собою:
— Очень, должно быть, приятно на самом деле слышать такие вещи от какого-нибудь господина.
— Я к вашим услугам, — ответил Бувар.
— Вы?
— Да, я!
— Что за шутки!
— Ни в малейшей степени.
И оглянувшись по сторонам, он взял ее за талию сзади и крепко поцеловал в затылок.
Она страшно побледнела, словно близка была к обмороку, и рукою схватилась за дерево; затем подняла веки и покачала головою.
— Уже прошло.
Он оторопело смотрел на нее.
Открыв калитку, она остановилась на пороге. По ту сторону, в канаве, текла вода. Г-жа Борден подобрала все оборки подола и стояла на краю в нерешительности.
— Не помочь ли вам?
— Не нужно.
— Отчего?
— Ах, вы слишком опасны!
И при прыжке через канаву мелькнул ее белый чулок.