Бувар и Пекюше
Шрифт:
Он прибег к помощи писателей-мистиков: се. Терезы, Жана Крестового, Людовика Гренадского, Симполи, а из современных — монсиньора Шальо. Вместо возвышенных идей, которых он ждал, нашел он одни лишь пошлости, весьма жалкий слог, безжизненные образы и множество сравнений, заимствованных в лавке надгробных памятников.
Впрочем, он узнал, что существует очищение активное и очищение пассивное, зрение внутреннее и зрение внешнее, четыре вида молитвы, в любви — девять превосходств, а в смирении шесть ступеней, и что оскорбление души почти равносильно духовной краже.
Были
— Если плоть проклята, то почему нужно благодарить бога за дарованную нам жизнь? Какую меру соблюдать в страхе, необходимом для спасения, и в уповании, которое для него не менее нужно? В чем знамение благодати? и пр.
Ответы г-н Жефруа давал простые.
— Не терзайте себя! В стремлении углубить всякий вопрос человек попадает на опасный путь.
«Катехизис постоянства» Гома вызвал в Буваре такую тошноту, что он взялся за книгу Луи Эрвье. Это был запрещенный правительством краткий курс новейшей экзегетики. Барберу купил его в качестве республиканца.
Он вызвал сомнения в уме Бувара, и прежде всего в отношении первородного греха.
— Если бог создал человека греховным, то не должен был его покарать, и зло существовало до грехопадения, так как уже тогда были вулканы, дикие звери. Словом, это учение расшатывает мои понятия о справедливости.
— Что прикажете делать? — говорил кюре. — Это одна из тех истин, насчет которых все согласны, хотя и нельзя их доказать; и мы же сами вымещаем на детях грехи отцов. Таким образом нравы и законы подтверждают эту волю провидения, обнаруживаемую и в природе.
Бувар покачал головою. Он сомневался также в существовании ада:
— Ибо всякая кара должна ставить себе целью исправление виновного, что невозможно при вечных муках. И сколько людей на них обречено! Подумайте только, все древние, евреи, мусульмане, язычники, еретики и умершие некрещеными дети, — дети, сотворенные богом, — и с какою целью? Чтобы наказать их за грех, которого они не совершали!
— Таково мнение блаженного Августина, — заметил кюре, — а св. Фульгенций распространяет осуждение даже на зародыш. Церковь, правда, не вынесла никакого решения по этому вопросу. Впрочем, одно замечание: не бог осуждает грешника, а грешник самого себя, и так как оскорбление бесконечно, ибо бог бесконечен, то и наказание должно быть бесконечно. Это все, что вы хотели, сударь, знать?
— Объясните мне триединство, — сказал Бувар.
— С удовольствием. Возьмем сравнение: три стороны треугольника или же нашу душу, которая содержит бытие, сознание, волю. То, что называется способностью у человека, является лицом у бога. Вот в чем тайна.
— Но три стороны треугольника порознь треугольника не составляют; эти три способности души не образуют трех душ, и ваши три лица троицы суть три бога.
— Это кощунство!
— Стало быть, есть только одно лицо, один бог, определенный с трех сторон.
— Будем верить, не понимая, — сказал кюре.
— Ладно, — сказал Бувар.
Он боялся прослыть нечестивцем, заслужить неодобрение в замке.
Туда они ходили теперь по три раза в неделю, к пяти часам дня зимою, и согревались чашкою чая. Граф своими
В первый раз, когда они входили в гостиную, она кого-то защищала.
— Уверяю вас, он изменился! Это доказывает его подарок.
Этот кто-то был Горжю. Он поднес недавно будущим супругам готический налой. Его принесли. Гербы обоих родов были на нем написаны красками в рельеф. Г-ну де Магюро подарок, по-видимому, понравился, и г-жа де Ноар ему сказала:
— Вы не забудете моего протеже?
Затем она привела двух детей, мальчугана лет двенадцати и его сестру, которой было на вид около десяти. Сквозь дыры лохмотьев виднелось голое, красное от холода тело. Мальчик был в старых туфлях, девочка — в одном только деревянном башмаке. Под копнами волос не видно было лба, и они водили по сторонам горящими зрачками, как испуганные волчата.
Г-жа де Ноар рассказала, что встретила их утром на большой дороге. Плакеван не знал никаких подробностей.
Спросили у них, как их зовут.
— Виктор, Викторина.
— Где ваш отец?
— В тюрьме.
— А что делал раньше?
— Ничего.
— Откуда вы?
— Из Сен-Пьера.
— Но из которого Сен-Пьера?
Дети не отвечали, а только говорили, фыркая:
— Не знаю, не знаю.
Мать у них умерла, и они нищенствовали.
Г-жа де Ноар разъяснила, сколь опасно было бы покинуть их; она растрогала графиню, задела за живое честь графа, встретила поддержку в дочери, настаивала — и преуспела. Решено было, что позже им подыщут работу, и так как они не умели ни читать, ни писать, то г-жа де Ноар сама взялась их обучать, чтобы подготовить к урокам катехизиса.
Когда г-н Жефруа приходил в замок, за детьми посылали. Он их экзаменовал, затем произносил поучение, не лишенное претензий ввиду аудитории.
Однажды, после его разглагольствований о Библии, Бувар, возвращавшийся домой вместе с ним и с Пекюше, стал сильно разносить патриархов.
Иаков отличался плутнями, Давид — злодействами, Соломон — своею разгульной жизнью.
Аббат ему ответил, что нужно смотреть на них с высшей точки зрения. Жертвоприношение Авраама есть образ страстей господних; Иаков — мессия в ином виде, подобно Иосифу, подобно медному змию, подобно Моисею.
— Полагаете ли вы, — сказал Бувар, — что Пятикнижие написано им?
— Да, конечно!
— А между тем оно же повествует о его смерти. То же надо сказать об Иисусе Навине, а что до Книги Царств, то автор нас предупреждает, что во времена, о которых он рассказывает, Израиль еще не имел царей. Она, стало быть, составлялась при царях. Пророки тоже меня удивляют.
— Вот уж вы и пророков станете отрицать!
— Нимало! Но их воспаленное воображение представляет Иегову в различных формах: в форме огня, кустарника, старца, голубя, и они не уверены в откровении, потому что всегда просят о знамении.