Бувар и Пекюше
Шрифт:
— Будьте здоровы!
— Ваш слуга! — сказал барон.
Все это, очевидно, должно было дойти до г-на де Фавержа и, пожалуй, повлечь за собою разрыв. Тем лучше! Они чувствовали на себе презрение этих аристократов. Их никогда не приглашали обедать, а г-жа де Ноар с постоянными своими нотациями надоела им.
Но не могли же они присвоить себе сочинения де Местра, и через две недели Бувар и Пекюше снова отправились в замок, полагая, что не будут приняты.
Их приняли.
Все семейство находилось в будуаре, а также
Исправление совсем не исправило Виктора. Он отказывался учить катехизис, а Викторина произносила грязные слова. Словом, мальчика надо послать в приют для малолетних преступников, девочку — в монастырь.
Фуро взялся это устроить. Он уже уходил, когда его окликнула графиня.
Ждали г-на Жефруа, чтобы сообща назначить день бракосочетания.
Оно должно было состояться в ратуше за много часов до церковного в знак того, что они осуждают гражданский брак.
Фуро постарался его защитить от нападок графа и Гюреля. Что представляет собою муниципальная должность по сравнению со священническим служением? Барон тоже не считал бы себя повенчанным, если бы это произошло только перед трехцветным шарфом.
— Браво! — сказал, входя, Жефруа. — Брак, будучи установлен Иисусом…
Пекюше его остановил:
— В каком Евангелии? В апостольские времена он столь мало пользовался уважением, что Тертуллиан сравнивает его с прелюбодеянием.
— Ну, положим!
— Конечно же! И это не таинство. Таинство нуждается в знаменьи. Покажите мне знаменье в браке.
Тщетно кюре указывал, что брак знаменует союз бога с церковью.
— Вы перестали понимать христианскую религию! А закон…
— Она отразилась на законе, — сказал граф. — Иначе он разрешал бы многобрачие!
Послышался голос:
— Чем бы это было плохо?
Это сказал полускрытый занавескою Бувар.
— Можно иметь несколько жен, по примеру патриархов, мормонов, мусульман, и все же оставаться порядочным человеком!
— Никогда! — воскликнул священник. — Порядочность состоит в том, чтобы воздавать должное. Мы должны воздавать уважение господу. Поэтому, кто не христианин, тот не порядочный человек.
— Не менее чем всякий другой, — сказал Бувар.
Граф увидел в такой реплике покушение на религию и стал ее превозносить. Она освободила рабов.
Бувар привел цитаты, доказывающие противное.
Св. Павел советует рабам повиноваться господам своим, как Иисусу. Св. Амвросий называет рабство божьим даром.
— Книга Левит, Исход и Соборы его санкционировали. Боссюэт относит его к праву народов. А монсиньор Бувье одобряет.
Граф возразил, что христианство все же содействовало цивилизации.
— И лени, потому что из бедности оно сделало добродетель.
— Однако, сударь, нравственное учение Евангелия…
— Ну, ну, не так уж оно нравственно! Работники последнего часа получают столько же за труд, сколько работники первого. Имущему
Скандал принял еще большие размеры, когда Пекюше объявил, что ему не меньше нравится буддизм.
Священник разразился хохотом.
— Ха-ха-ха! Буддизм!
Г-жа де Ноар всплеснула руками:
— Буддизм!
— Как… буддизм? — повторял граф.
— Вы с ним знакомы? — обратился Пекюше к г-ну Жефруа, и тот опешил.
— Так знайте же! Лучше и раньше, чем христианство, он признал ничтожество земных вещей. Его обряды величественны, приверженцы его многочисленнее христиан, а что касается воплощений, то у Вишну их не одно, а девять! Судите сами!
— Выдумки путешественников, — сказала г-жа де Ноар.
— Поддерживаемые франкмасонами, — прибавил кюре.
И все заговорили разом.
— Что ж, продолжайте!
— Очень мило!
— По-моему, это забавно!
— Да что вы!
Тут Пекюше вышел из себя и заявил, что перейдет в буддизм.
— Вы оскорбляете христианок! — сказал барон.
Г-жа де Ноар упала в кресло. Графиня и Иоланда молчали. Граф сверкал глазами. Гюрель ждал распоряжений. Аббат, сдерживая себя, читал молитвенник.
Это зрелище успокоило г-на де Фавержа, и, созерцая обоих друзей, он сказал:
— Когда на прошлом есть пятна, то прежде, чем хулить Евангелие, не мешало бы их смыть…
— Смыть?
— Пятна?
— Довольно, господа! Вы должны меня понять.
Затем он обратился к Фуро.
— Сорелю все уже сказано! Пойдите к нему!
Бувар и Пекюше ушли, не поклонившись.
В конце аллеи все трое начали изливать свое негодование:
— Со мной обращаются, как с лакеем, — ворчал Фуро.
И так как оба спутника его поддержали, то, несмотря на воспоминание о геморроидальных шишках, он к ним почувствовал как бы симпатию.
В поле производились шоссейные работы. Человек, руководивший ими, приблизился; это был Горжю. Они разговорились. Он надзирал за мощением дороги, предпринятым в 1848 году, и место это дал ему г-н инженер Магюро.
— Тот, который собирается жениться на дочери графа де Фавержа. Вы, должно быть, от них идете?
— В последний раз! — грубо сказал Пекюше.
Горжю принял простодушный вид.
— Поссорились? Вот как!
И если бы они могли видеть его физиономию, когда отошли от него, то поняли бы, что он догадывается о причине ссоры.
Немного подальше они остановились перед изгородью, за которой видны были собачьи будки и крытый красными черепицами домик.
На пороге стояла Викторина. Раздался лай. Появилась жена лесного сторожа.
Она знала, зачем пришел мэр, и позвала Виктора.
Все было приготовлено заранее, и скарб их увязан в два заколотых булавками платка.