Бувар и Пекюше
Шрифт:
Политическая экономия, изящные искусства, литература, история, научные теории, — обо всем он высказывал решительные суждения, в качестве христианина и отца семейства; и дай бог, чтобы правительство в этом отношении обнаруживало такую же строгость, какую он завел в своем доме! Одна лишь власть способна судить об опасностях науки; при слишком широком распространении она внушает народу роковые стремления. Он был счастливее, этот бедный народ, когда сеньоры и епископы умеряли абсолютизм короля. Теперь его эксплуатируют промышленники. Он накануне рабства.
И все
Бувар, вернувшись домой, спешил освежиться сочинениями Ламетри, Гольбаха и др.; Пекюше тоже отошел от религии, ставшей средством управления. Г-н де Магюро ходил к причастию в угоду дамам, а обряды исполнял ради слуг.
Математик и дилетант, исполнитель вальсов на фортепиано и поклонник Топфера, он отличался скептицизмом хорошего тона. То, что рассказывается о злоупотреблениях феодалов, об инквизиции или об иезуитах, — предрассудки; и он расхваливал прогресс, хотя презирал всякого, кто не был дворянином или не окончил Политехнической школы.
Г-н Жефруа тоже им не нравился. Он верил в колдовство, шутил насчет идолов, утверждал, что все языки происходят от древнееврейского, его красноречию недоставало элемента неожиданности; вечно у него повторялись затравленные олени, мед и водка, золото и свинец, ароматы, урны и уподобление христианской души солдату, который перед лицом греха должен сказать: «Нет прохода!»
Избегая его поучений, они приходили в замок как можно позже.
Однажды они все-таки встретили его там.
Он уже целый час ждал своих двух учеников. Вдруг появилась г-жа де Ноар.
— Девочка скрылась. Я привела Виктора. Ах, он несчастный!
Она нашла у него в кармане серебряный наперсток, исчезнувший три дня тому назад. Затем, всхлипывая, продолжала:
— Это еще не все! Это не все! Когда я стала его бранить, он показал мне свой зад.
И прежде чем граф и графиня успели что-нибудь сказать, воскликнула:
— Впрочем, это моя вина, простите меня!
Она скрыла от них, что сироты — дети Туаша, сосланного на каторгу.
Как поступить?
Если граф их прогонит, они погибнут, и его великодушный поступок сочтут капризом.
Г-н Жефруа не удивился. Человек греховен по своей природе, и его нужно исправлять карами.
Бувар запротестовал. Мягкость приносит лучшие плоды.
Но граф еще раз распространился насчет железной руки, в которой дети нуждаются так же, как народы. Эти подростки исполнены пороков: девочка — лгунья, мальчик — грубиян. Кражу им еще можно было бы извинить, дерзость — ни в коем случае, ибо воспитание должно быть школою почтительности.
А поэтому решено было, что лесник Сорель немедленно даст молодому человеку хорошую порцию розог.
Г-н Магюро, которому нужно было поговорить о чем-то с лесником, принял на себя и это поручение. Он взял в передней ружье и позвал Виктора, который, понурив голову, стоял посреди двора.
— Иди за мною! — сказал барон.
Так как дорога к лесному сторожу проходила недалеко от Шавиньоля, то г-н Жефруа, Бувар и Пекюше пошли вместе
В ста шагах от замка он попросил их не разговаривать, покуда он будет идти вдоль леса.
Почва спускалась к берегу реки, где торчали большие скалистые глыбы. Вода золотыми пятнами поблескивала в свете солнечного заката. Впереди зелень холмов окутывалась тенями. Дул резкий ветер.
Кролики выходили из своих нор и пощипывали траву.
Раздался выстрел, второй, третий, и кролики вскакивали, стремглав убегали. Виктор бросался следом, ловил их и тяжело дышал, запарившись.
— На кого ты похож! — сказал барон.
Рваная блуза на мальчике была окровавлена.
Вид крови внушал Бувару отвращение. Он не допускал кровопролития.
Г-н Жефруа возразил:
— Обстоятельства иногда принуждают к тому. Если виноватый не отдает своей, то нужна кровь другого; этой истине учит нас искупление.
По мнению Бувара, оно ни к чему не привело, так как все почти люди осуждены на вечные муки, несмотря на жертву спасителя.
— Но каждодневно он ее возобновляет в евхаристии.
— И чудо, — сказал Пекюше, — совершается посредством слов, каким бы ни был недостойным человеком священник.
— В этом-то и тайна, сударь.
Между тем Виктор не сводил глаз с ружья, старался даже к нему прикоснуться.
— Лапы прочь!
И г-н де Магюро пошел по лесной тропинке.
Пекюше шел по одну, Бувар — по другую сторону священника, который сказал ему:
— Осторожнее, вы знаете Debetur pueris. [5]
Бувар уверил его, что преклоняется перед творцом, но возмущен тем, что из него сделали человека. Люди боятся его мести, трудятся во славу его, он наделен всеми добродетелями, у него есть длань, око, своя политика, свое жилище. Отец наш, сущий на небесах, — что это значит?
А Пекюше прибавил:
— Мир расширился, земля уже не является его центром. Она мчится среди бесконечного множества подобных ей планет. Многие из них превосходят ее по величине, и это умаление шара земного дает нам о боге более возвышенное представление. А поэтому религию следует изменить. Рай с его блаженными обитателями, вечно созерцающими, вечно поющими и сверху взирающими на муки осужденных, — ребячество. Подумать только, что в основании христианства лежит яблоко!
5
Должное — юношам (лат.).
Кюре рассердился.
— Отвергните лучше откровение, это будет проще.
— Как вы себе представляете, что господь мог заговорить? — спросил Бувар.
— Докажите, что он не заговорил! — ответил Жефруа.
— Еще раз спрашиваю, кто это утверждает?
— Церковь!
— Ну и свидетель!
Их спор надоел г-ну Магюро, и он, шагая, сказал:
— Слушайтесь кюре, он по этой части знает больше вашего.
Бувар и Пекюше перемигнулись, чтобы свернуть на другую дорогу, затем у Зеленого креста откланялись.