Были два друга
Шрифт:
У Пышкина с каждой минутой падало настроение. «Побыл бы он в моей шкуре, узнал бы, почем фунт лиха. Тут одни снабы и ведомства в гроб положат. А он о ритмичности, о культуре производства»,- думал он.
– Товарищ Пышкин - плохой организатор производственного коллектива. Он сам за все берется, во все вмешивается. Стоит ему уехать в командировку или в отпуск, завод сразу начинает лихорадить, планы заваливаются, растет брак, травматизм.
– А почему это, товарищ Кузьмин?-спросил пер-| вый секретарь обкома.
– Товарищ Пышкин не приучает своих подчиненных
– Это неправда!
– сказал Пышкин.
– Чего там неправда! Этот грешок за вами давно водится, - заметил первый секретарь обкома.
– Товарищ Кузьмин, расскажите о станке УТС-258.
Геннадий Трофимович опустил голову. Это самое уязвимое место в работе завода, ради этого и пригласили его на бюро обкома.
Кузьмин коротко рассказал об истории станка.
– А куда смотрел главный конструктор?
– спросил один из членов обкома.
Тараненко встал.
– Я протестовал, доказывал. На нас жали сверху.
– Товарищ Пышкин, вас предупреждали, что станок плохой?
– спросил первый секретарь.
– Да. Но техническую документацию подписал главный конструктор завода, - ответил Пышкин.
– С техническим проектом я давал вам и свою докладную, где сообщал, что пускать станок в производство нецелесообразно. Но директор не принял моей докладной, обвинил меня в перестраховке, - заявил Тараненко.
– На меня нажимали из главка, торопили, - признался Пышкин.
– Но ведь были случаи, когда вам пытались навязать сверху недостаточно хорошо сконструированные станки, а вы отказывались от них?
– спросил первый секретарь.
– Были такие случаи.
– Вот видите! И вас никто не наказал за это. Кто же на вас нажимал в данном случае?
– Главк.
– Конкретнее.
– Работник главка - Зимин.
– Понятно. Он один из авторов этого станка. Почему вы не обратились к нам, когда вас заставляли принять в производство некачественную конструкцию станка?
Пышкин пожал плечами.
– Вот видите, товарищ Пышкин, заведомо порочный станок вы приняли в производство, без пользы тратили на него государственные средства. А нужную модель станка ваших же изобретателей не поддержали. Хуже того, вы уволили одного из изобретателей. Как можно объяснить все это?
– сурово спросил первый секретарь обкома.
– Станок Горбачева и Торопова забраковали в главке, - ответил Пышкин.
– Товарищ Ломакин, как же вы, руководитель заводской партийной организации, допустили, чтобы ретивый директор за критику расправился с активным, честным коммунистом, лишил работы талантливого инженера и изобретателя? Тем более, что Горбачев член партийного комитета, член завкома,- спросил
– Меня поставили перед лицом свершившегося факта…
– Плохо, товарищ Ломакин, очень плохо, когда секретаря партийной организации ставят перед лицом свершившегося факта. Люди, утратившие партийную совесть, чинят с коммунистом расправу за критику, а вы ничего не знаете. У нас есть сведения, что незаконное увольнение с работы на заводе не случайное явление. Товарищ Пышкин, кто вам давал право чинить такой произвол? Молчите! И секретарь парткома хорош! Вас после этого перестанут уважать рабочие.
Секретарь обкома окинул взглядом присутствующих.
– Будут вопросы еще к станкостроителям? Нет вопросов? Ну что ж, послушаем, что нам скажет директор.
Пышкин встал, раскрыл папку, взял листы с тезисами своего выступления. На первой страничке была оперативная сводка с аккуратными колонками цифр, любовно перепечатанными на машинке. И ему вдруг показалось, что красноречивые цифры уже не раз подводили его, он слишком доверялся им, любовался ими, они щекотали его самолюбие. Что же он скажет в свое оправдание? Что станок навязали ему сверху? Ложь. Просто не хотел портить кое с кем отношений. В увольнении с работы Горбачева был слишком заинтересован тот же Зимин. Он, Пышкин, не нашел ни времени, ни мужества отстоять своих изобретателей…
Знал Пышкин, очень хорошо знал, что здесь не терпят, когда человек пытается выкручиваться, прятаться за какие-нибудь причины. Лучше честно признать критику справедливой. Положив на место тезисы и закрыв папку, Пышкин сказал:
– В свое оправдание я ничего не могу сказать. Считаю критику в мой адрес правильной.
– Фраза получилась стандартной, неискренней. Это он сам почувствовал.
– Вы и прошлый раз говорили это, - напомнил секретарь обкома.
– Да, работаем мы еще плохо, - вздохнул Пышкин.
– Когда же вы начнете работать по-настоящему? Признавать критику - это еще мало.
– Будем перестраиваться. О станке Зимина честно скажу: тут я передоверился работникам главка - и отраслевому научно-исследовательскому институту. И с Горбачевым поступил неправильно.
– Пышкин помолчал, собираясь с мыслями.
– Тут секретарь горкома нарисовал такую картину, будто у нас на заводе нет ничего светлого, одни недостатки. Легко составить производственный план, а выполнить его труднее, если то чугун задерживает, то электрооборудование, топливо, транспорт. Вот и приходится иногда по неделе не заглядывать домой…
– И плохо делаете.
– заметил первый секретарь.
– Скажите, когда вы были с семьей в театре или на концерте?
«Не жаловалась ли ему Таська?» - мелькнула мысль.
– Не до театров мне.
– Плохо. Очень плохо. Этого надо стыдиться, а вы гордитесь. Ну, а газеты, технические журналы, книги бы читаете?
– Иногда…
– Поэтому нет ничего удивительного в том, что на вашем заводе низка культура производства, царит штурмовщина, высокий процент брака. Приходится удивляться, что завод еще выполняет планы.