Были два друга
Шрифт:
Ломакин беседовал с Брусковым, который тоже пришел выразить свое возмущение по поводу увольнения Горбачева. Пока Ломакин разговаривал с Брусковым, Василий быстро написал заявление.
– Я, как коммунист, не могу не выразить своего возмущения решением директора, - говорил Брусков.
– Это произвол. Такое же мнение и у моих коллег. Партийный комитет должен вмешаться в это дело.
– Не волнуйтесь, товарищи, все уладим, - успокаивал Ломакин.
– Я только что от директора, - сказал Василий, протянув Павлу
– Это вы напрасно.
– Не могу же я оставаться равнодушным, если над моим товарищем творят черт знает что. Я напишу еще в обком партии, в министерство, - ответил Василий.
– Под таким письмом и я подпишусь, - вставил Брусков.
– Не горячитесь, товарищи. Горбачева мы не дадим в обиду, - заверил Ломакин.
– Но факт свершился, - сказал Брусков.
– Приказ - это еще не все, - ответил Ломакин.
– А вы, товарищ Торопов, порвите свое заявление.
– Павел Захарович прав. Этим заявлением ничего не докажешь, - поддержал Ломакина Брусков.
Василия долго уговаривали не торопиться с заявлением, он стоял на своем.
– Давайте этот вопрос отложим до завтра. Подумайте за это время. Горячность и спешка к хорошему не приводят. А завтра обязательно зайдите ко мне, - посоветовал Ломакин.
Дома Василий показал заявление жене, она прочла и задумалась.
– Ты поступаешь благородно. Но какая польза от этого для Николая и для тебя?
Василия обидели ее слова, он принялся доказывать, что его долг постоять за товарища, а в крайнем случае разделить с ним неудачу.
– Предположим, ты в знак протеста уйдешь с завода. Разве Николаю от этого станет легче? Ты этим причинишь ему еще больше горя…
Василий порвал заявление.
Измученный неудачами, растроенный, Николай едва добрался домой. Дорогой он опасался, что его высадят из поезда и положат в первую попавшуюся больницу. Срок отпуска истек. По пути он зашел на почту и позвонил начальнику цеха, что болен и завтра не сможет выйти на работу. Ему ответил голос из трубки:
– Можешь, Горбачев, не торопиться.
– Почему не торопиться?
– Ты уволен по сокращению штатов.
– То есть, как это по сокращению штатов?
– Ты же у нас числился заштатным. Есть приказ директора.
Только сейчас Николай понял свою оплошность: когда-то он согласился перейти в сборочный цех на заштатную должность. Удар со стороны дирекции был нанесен в самый трудный для него момент, когда усталый, без денег, без надежд он вернулся из Москвы. Лежал в постели, вздыхал, думал и не мог понять, что же происходит вокруг него. Снова замкнулась цепь неудач. Или он такой неудачник, или не умеет драться за свое счастье, или у него просто тяжелый, неуживчивый характер?
В комнату вошла соседка по квартире Марья Тимофеевна, одинокая старушка-пенсионерка. Она присматривала за холостяцким хозяйством
– Тебе, может, сынок, чайку?
– спросила она.
– Спасибо, Тимофеевна. Мне сейчас не до чая. Понимаешь, внутри все кипит.
– Может, воспаление легких схватил? Я тебе малинки сушеной заварю.
– С работы меня, Тимофеевна, прогнали.
– Как это прогнали?
– А так. Уволили
– Больного уволили? Нет у нас таких законов. Врач-то тебе советовал усиленное питание.
– У меня просьба к тебе: сходи завтра в комиссионный магазин, пригласи сюда человека. Надо сбыть кое-что из вещей.
– У тебя, сынок, этих вещей не так уж густо. Обойдемся как-нибудь и без комиссионного. Не пропадем. Сейчас заварю тебе малинки, а потом липового цвета. Выхожу тебя. Скоро прыгать будешь.
Николай взял ее суховатую руку, прижал к щеке,
– Хорошая ты у меня, Тимофеевна, - растроганно прошептал он.
– Жениться тебе, сынок, пора. Жена - друг и в радости и в горе. Хорошо, что я твоя соседка…
Вечером зашел Василий. Увидев товарища в постели, он встревожился.
– Что с тобой?
– спросил он, садясь у его изголовья.
– Приболел.
– Врач был?
– Был. Ну, как у тебя дома?
– Спасибо. Все хорошо. Ну, что там, в Москве? Николай вяло, безнадежно махнул рукой, глубоко перевел дыхание. Василий понял все и не стал больше расспрашивать Он не хотел сообщать Николаю неприятную новость, что директор приказом уволил его с работы. Но Николай сам начал с этого.
– Слыхал, что меня, как заштатного, попросили с завода?
– на губах Николая мелькнула горькая улыбка.
– Говорил я с Ломакиным. Он возмущается. Все возмущаются.
– Эх, счастье их, что я едва ноги приволок домой. Ну, ничего, поднимусь, я с ними поговорю.
– Ты сейчас не думай об этом. У тебя, конечно, и денег нет?
– Василий вынул из кармана несколько сторублевок.
Николай взял его за руку.
– Не надо. Деньги у меня есть. Много ли холостяку нужно?
– У нас сегодня зарплата. Ты не смеешь отказываться от товарищеской помощи.
– Василий сунул деньги под подушку.
– Что ты теперь думаешь делать?
– Драться, драться и драться, - возбужденно ответил Николай - Надо немного окрепнуть. Наше дело еще не проиграно. Напишу в Совет Министров, в ЦК.- Он и сам сейчас верил, что дело не проиграно. Быстрее бы выздороветь, а там, если потребуется, он снова поедет в Москву. Во всяком случае, Зимина и Пышкина выведет на чистую воду.