Было записано
Шрифт:
Дом уже гудел. Приличное количество людей суетилось, готовясь к завтрашнему торжеству. Их гомон не могли перекрыть ни блеяние баранов, ни кудахтанье кур. Живности было столько, что, казалось, либо готовится многодневный марафон обжорства, либо в гости собирается половина Грузии.
И, несмотря на усталость, Сандро Гуриели не позволил нам удалиться и завалиться спать. Предложил «всего лишь по стакану вина и чуть закусить» с дороги, а уж потом на боковую. Ни я, ни Орбелиани иллюзий не питали. Мы знали, что в устах грузина означает «всего лишь», когда речь идет о застолье. Так и вышло.
Стол накрыли прямо на полу большого зала на
Кутеж продолжался до глубокой ночи. Только в четыре утра кто смог, поднялся сам из-за стола, а кто, вроде меня, был любезно доставлен в комнату ленивыми до безобразия слугами.
Слава Богу, хозяин дал нам возможность выспаться всласть. Еще накануне предупредил, что не будем праздновать с самого утра. Всех гостей ждал к двум часам дня. Так что успел немного прийти в себя.
Погода благоприятствовала. Длинный ряд столов-скамеек, покрытых коврами, поставили прямо во дворе. Излишне говорить, что они прогибались под тяжестью еды и вина. Гости, еще не зараженные непунктуальностью будущего, прибыли ровно к назначенному часу. Минут пятнадцать потребовалось только на то, чтобы мы все со всеми познакомились, обнялись и т.д. Покончив с церемониальной частью, уселись за стол. Гуриели поднял стакан. Провозгласил первый тост. Выпивая этот первый стакан, я вздохнул про себя, представляя какое количество вина будет влито в меня сегодня! Главное, что по моей доброй воле! Я был готов и, в общем, конечно, рад, что заново переживу настоящее много-многочасовое грузинское застолье.
Стаканы, как единственная мера объема, в скором времени перестали использоваться, чего и следовало ожидать. Появились чаши, рога, или по нескольку стаканов разом на тарелке. С такими темпами совсем скоро все уже обнимались, целовались, беспрестанно требовали слова. Славословие, как и вино, текло рекой. Мне казалось порой, что уже не имело значения, что именно я — виновник торжества. Но хозяин через какое-то время, когда круг тостов заканчивался, возвращался к моей персоне, опять провозглашал длинный тост в мою честь, каждый раз отмечая какую-то мою доблесть, какие-то мои выдающиеся положительные качества. Слушающий и не знающий меня человек должен был бы подумать при этом, что чествуют чуть ли не самого выдающегося представителя рода человеческого!
Уже лица у всех были красными, уже никто не регулировал громкость звука, а многие даже хрипели, желая перекричать соседа. И уже все признавались друг другу в любви, в дружбе до гроба, в том, что жизнь отдадут за любого из сидящих за столом. Одним словом — классическое получилось празднование. И, если бы мне сказали, что на дворе сейчас мой XXI век, я бы не удивился. Что, что, а каноны грузинского застолья не претерпели практически никаких изменений за прошедшие века. Крепости не удержались и развалились, но рог вина и теплые слова за столом никуда не исчезли и не исчезнут. Только если, не приведи
И только два обстоятельства чуть омрачили торжество.
Первое событие случилось почти в самом начале, когда все еще были в достаточно трезвом уме. Один из гостей, какой-то местный припозднившийся князек, видимо, не знавший про меня всей подноготной, позволил себе совсем уж непристойное за таким столом обращение.
— Э, русский, пей! — сказал он на грузинском, полагая, что я не владею языком.
Гуриели не успел его осадить. Бросил испуганный взгляд на меня, в котором уже было извинение за невоздержанного гостя. Я его успокоил улыбкой. Потом ответил, конечно, на грузинском.
— Во-первых, я не русский, а грек, — тут появились первые смешки. — Во-вторых, хотел бы, выпил. Наш любезный хозяин, дай Бог ему еще сто лет здоровой жизни, так об этом позаботился, что пока мы не упадем прямо здесь напившись и наевшись, он не успокоится, — тут все рассмеялись, одобряя и мою хвалу хозяину, и подтверждая правдивость моих слов. – И, наконец, в-третьих, это «Э» приберегите, пожалуйста, для своих слуг, кучера или жены, — тут стол грохнул в хохоте.
Гуриели немедля поднял за меня очередной тост. А с моим «обидчиком» уже через пару часов я лобызался, и мы друг другу клялись в вечной дружбе.
Второе было связано опять-таки с этим невоздержанным князем. До того, как мы с ним зарыли топор войны, ко мне подошел хозяин, чтобы извиниться за его поведение. Я успокоил Александра, но спросил, с чего такая странная агрессия? Вроде, нет причин. Гуриели в первый раз за день помрачнел.
— Его можно понять, — он вздохнул. — Неспокойно у нас тут последнее время. Будто сидим на пороховой бочке, а фитиль уже подожгли, и огонь быстро подбирается к этой бочке. Есть такой князь, Гассан-бек Кобулетский из рода Тавгеридзе. Мутит воду из-за границы.
— Я не сержусь, — ответил князю, отметив про себя, что непременно сообщу Коцебу об угрозе. — Все понимаю. И, надеюсь, что все будет хорошо!
— Дай Бог! — ответил мне князь и протянул наполненный стакан.
[1] За выдающуюся храбрость полковница Посыпкина была награждена фермуаром из драгоценных камней от императрицы.
[2] За неимением Корана князья присягу давали на потрепанном томике басен Крылова.
Глава 6
Вася. Чечня, конец сентября — октябрь 1840 года.
В начале осени генерал Галафеев получил серьезное внушение из Петербурга, Тифлиса и Ставрополя (от Чернышева, Головина и Граббе) и рвался восстановить свою репутацию, изрядно подмоченную летними метаниями. После Валерика, бесславно завершив поход через Малую Чечню, он бросился на выручку Темир-Хан-Шуры, которую, по слухам, снова собрался атаковать Шамиль. Войска быстрым маршем прошагали 150 верст, но имама не встретили. Галафеев решил, что пророк обладает сверхъестественным чутьем. Даже заподозрить не мог, что ларчик открывался ой как просто: чеченцы, составлявшие основной костяк войска Шамиля, зароптали и потребовали возвращения в свои аулы, чтобы помочь семьям, пострадавшим от летней кампании Галафеева. У имама отношения с чеченцами были сложными. Они неохотно принимали его деспотизм, навязываемые им методы войны и его пришлых мюридов-аварцев. Имам уступил. Галафеев, узнав о том, что Шамиль снова в Чечне, стал готовить новую экспедицию.