Было записано
Шрифт:
— Я несколько раз милицию возглавлял. Присягу не приносил.
— Вы запятнали себя преступлениями?
— Нет! Были скорее наблюдателями.
— Послушайте меня, друзья. Вы не последние люди в Гурии. Вас уважают. К вашему мнению прислушиваются. Расскажу вам одну поучительную историю…
Я поведал про братьев Тамары, про их прозябание в глуши, про деградацию, про сожаления о потерянной прекрасной жизни. Но Александр и Димитрий были не теми людьми, которых могла впечатлить судьба какой-то деревенщины, вообразившей себя знатными
— В конце концов, будьте мужчинами и отцами своего народа! Будто я не знаю гурийцев?! Смельчаки, каких поискать, вспыльчивые как порох, но быстро гаснущие, отходчивые. Сейчас увлеклись восстанием, а завтра вспомнят, что им 12 лет назад царем пожаловано знамя с надписью «Милиции нашего вернолюбезного гурийского народа за верность и храбрость»! И что станут делать? Разойдутся по своим деревням, обескураженные неудачами? Или побегут в леса в то время, когда нужно собирать урожай? А турки придут? Мы всегда бились вместе, а теперь?
Князья крякнули от досады не только из-за упреков в потери чести. Они все прекрасно осознавали. Людей, подобных Болквадзе, ничего на родине не держало. И всегда оставался шанс, что ими движет обычная корысть при минимуме риска потерять все нажитое. Что терять, если голь перекатная? И, наоборот, высокородные никак не могли избавиться от подозрений в нечестной игре лидеров из простонародья, даже если она отсутствовала. В этом классовом противоречии всегда крылась слабость общенародных выступлений.
— Да все мы понимаем! — вспыхнул Александр. — Что делать?
— Я имею полномочия от князя Аргутинского договориться с дворянами, которые примкнули к мятежу по ошибке… — я нарочно выделил последнее слово. — Предложить им прощение в обмен на помощь в замирении края. Нужно нейтрализовать людей, вроде Болквадзе.
— Это предательство! — с жаром воскликнул Александр и осекся.
С ужасом, до озноба, сознавая свою неправоту, понял, что сам себе противоречит. Слишком прозрачным был прошлый мой упрек в потере чести бывшего командира милиционеров. Возразить ему, как-то оправдаться было трудно. Признать, что неправ — себя потерять. Что делать?
— Нет, это мудрый выбор! Спасти тысячи, пожертвовав десятком негодяев или энтузиастов, вообразивших, что знают, как будет лучше для всей Грузии. Последние — самые вредные, самые опасные. Поверьте, я знаю, о чем говорю! Они говорят от имени всего народа, веря в то, что никому не нужно. С упорством фанатиков навязывают большинству свое мнение. И кто страдает? Это самое большинство. В то время как «идеалисты» преспокойно сбегут в Турцию, набив карманы!
— Нет! Этого я не допущу! — взорвался Сандро.
— Я с тобой, брат! — откликнулся Димитрий.
— Русские! Русские идут! — послышались крики на улице.
Братья удивленно переглянулись. Александр вышел за дверь. Вернулся.
— Ничего не понимаю. Лазутчики твердят, что слабый отряд из Поти числом не более полусотни занял без выстрела бастион на берегу
— Я же говорил! Гурийцы впечатлительны, — тут же вмешался змей-искуситель по имени Коста. — Не дайте им увести с собой пленных.
— Идем! — решился Сандро. — Тебе дать оружие?
— У меня кое-что есть! — хитро улыбнулся я и продемонстрировал свой маленький английский двуствольный пистолет, искусно припрятанный на теле.
— Ты опасный тип, Коста! — воскликнули братья-князья.
Мы вышли из домика.
Вокруг царила паника. Гурийцы разбегались, поджигая на прощание последние уцелевшие постройки. Около погреба, превращённого в тюрьму, толпились люди Болквадзе. Самого вожака уже не было видно. Видимо, придется его разыскивать в лесах.
— Где русский шпион?! — вопил тот самый мараз, который меня сдал.
— Я здесь, подонок! Лови подарок от Зелим-бея!
Без колебаний выстрелил ему прямо в сердце. Он рухнул. Растерянные мятежники отступили. Братья Гуриели решительно направили на них свои ружья. К ним тут же присоединились люди из их деревень.
— Все кончено! — закричал я. — Возвращайтесь по домам.
Мои слова подтвердил выстрел из двух орудий с судна, бросившего якорь около берега. Ядра впились в баррикаду, разбрызгивая в разные стороны щепки. Послышались крики раненых.
— Баркас! Баркас с десантом! Бегите, глупцы! — не унимался я.
Меня послушались. То один, то другой мятежник, убедившись, что я не соврал насчет баркаса, откалывались от толпы и быстро удалялись. В пешей ходьбе гурийцам не было равных. Они могли на своих двоих дойти до Кутаиси всего за полтора дня. А когда речь шла о собственной жизни? О, тут они могли обогнать конника.
— Что дальше, Коста? — взволновано спросили братья.
— Дальше? Убедимся, что пленным ничего не угрожает и отправимся в погоню за Абесом. Кто-кто, а он на снисхождение рассчитывать не может. Наверняка, постарается укрыться в лесах или сбежать в Кобулети. Нам понадобятся лошади.
— Насчет лошадей не волнуйся. И насчет Болквадзе — тоже. Я догадываюсь, куда он бросится спасаться, — самоуверенно заявил Димитрий.
… Погорячился князь Гуриель. Абес оказался твердым орешком. Два месяца за ним гонялись. Даже когда его окружили со всех сторон, он не потерял присутствия духа. Защищался до последнего. Отстреливался, отступая все глубже и глубже в лесную чащу. Рассчитывал до зимы прятаться в горах, чтобы не быть повешенным. Не вышло. Люди князей Гуриели, как и мятежный вождь, были как дома в предгорьях перед Чолоком[4]. И сторонников у Болквадзе не осталось: по всей Гурии одно селение за другим присягало русскому царю. Даже турки в кобулетском санджаке ловили беглецов и отправляли их князю Аргутинскому.