Было записано
Шрифт:
У входа в двухэтажный обычный, европейского типа дом стояла большая толпа сердитых мюридов. Лица напряженные, даже злые. Хоть я не отличался от них одеждой, на их фоне смотрелся комнатной собачкой рядом со свирепыми волкодавами. В каждом жесте, в каждом взгляде сквозило одно: только дай повод — и мы тебя растерзаем. Не спасет тебя ни шашка, ни кинжал, ни пистолеты.
У одного на спине черкески был пришит красный лоскут[4]. Он был самым неприятным из всех. Грубо сорвал с меня все оружие. Почти втолкнул
Меня приветствовал Шамиль с доброй улыбкой на устах.
— Вот мы и встретились, грек.
Он сидел в окружении двенадцати воинов. 12 наибов в серых чалмах с серебряными полосами типа погона на правом плече обычных черкесок. У каждого на груди блестели большие серебряные и позолоченные пятилучевые звезды, украшенные филигранью, зернью и надписями на арабском. 12 апостолов газавата рядом с вождем, одежда которого была лишена чего-либо, похожего на роскошь.
— Почему у нашего гостя отобрали оружие? — грозно спросил имам. — Верните ему кинжал. Ну?!
Мне тут же без споров вернули холодное оружие — даже шашку.
— Присаживайся, — имам указал мне на место на ковре напротив себя. — Как обращаться к тебе?
— Предпочту в вашем обществе, чтобы меня называли Зелим-беем. Меня под этим именем все знают в Черкесии. Я уздень первой степени джигетского князя Гечь.
— О! — удивились присутствующие. — Выходит, ты предатель своего народа?
— Почему? Джигеты присягнули в прошлом году русскому царю. И я знаю многих адыгских князей, которые верно ему служат.
Шамиль и наибы промолчали на мое замечание.
Я уселся по-татарски. Спокойно поприветствовал всех в традиционной турецкой манере. Завязался ничего не значащий разговор, перемежаемый шутками. Шамиль улыбался. Его наибы тоже.
— Зелим-бей! — вдруг сурово молвил имам. — Большие лица в важных разговорах всегда сначала шутят, а потом уж толкуют о деле. Так сделали и мы с тобою. Теперь поговорим о важном. Какие новости ты привез нам? Почему мне приснился сон, что мой возлюбленный племянник не вернётся ко мне?
— Твоя проницательность, имам, сравни твоей мудрости, — я подивился про себя, насколько у Шамиля хорошо поставлена разведка. — Гассан Али-оглы не захотел уезжать из столицы царя. Сказал, что ему там хорошо.
— Не пойму я, твои начальники решили шутить со мной?
— Никак нет. Позвольте мне доложить, — имам кивнул. — Я привез список лиц, которых готовы обменять. Два муллы, сидящих под арестом в Тифлисе, тринадцать пленных мюридов и девять женщин, мужья которых погибли под Ахульго.
— Это неприемлемо! Мы сказали: за каждого уруса двоих правоверных.
— Почему? Голова на голову — это справедливо.
— Очень мало. Что с деньгами? Я требовал миллион!
— Таких денег никто за пленных не заплатит. Это огромная сумма.
— Да это безделица для
— Арбу? Я и предлагаю арбу. Пятнадцать тысяч рублей. Столько серебра помещается в одной арбе.
— Как так?!
Меня озарило. Эти мудрые и мужественные воины — совершенные профаны в финансовых делах. Они просто не понимают, что такое миллион. Цифру услышали от кого-то — возможно от поляков-дезертиров. Она им понравилась. Но соотнести цифру и объем им никто не подсказал.
— Если бы я привез вам миллион бобов и предложил бы их посчитать, а имам всем вам приказал ничего не есть, пока не закончите подсчеты, вы бы умерли с голоду, но так и не закончили бы.
— Неужели это так много? — зашептались наибы.
— Пятнадцать тысяч звонкой монетой — это целая чеченская арба. И это очень большие деньги. Когда мы встретились в Ахульго, имам, я был поручиком. В год получал 250 рублей серебром. Нетрудно посчитать, сколько лет мне пришлось бы служить, чтобы заработать такую сумму. Шестьдесят! Столько не проживу!
— Мы обсудим и вернемся к этому вопросу, — милостиво кивнул Шамиль.
Было видимо, что мои примеры его впечатлили.
— Позвольте мне добавить несколько слов об обмене.
— Попробуй.
— Вы хотели вернуть племянника. Я понимаю…
— Родственник для меня важен, — перебил меня Шамиль. — Но я его не видел уже пять лет. Он, наверняка, сильно переменился. Меня куда более волнуют выгоды моего народа.
— Я об этом и толкую. Список, который для вас подготовлен, составлен так, чтобы принести вам славу и уважение народа.
— Поясни!
— Муллы — вы вернете духовных лиц, из-за которых тоскует сердце каждого правоверного. Пленные мюриды — воины начнут вас уважать как отца, который печется об их жизни. Женщины — тут и говорить не о чем. Каждый в горах знает, что вдовы шахидов заслуживают самой лучшей участи.
— Смотрю, в Тифлисе нашелся кто-то умный.
— Долго искали, имам, пока нашли!
Все захохотали.
— Мне нравится этот парень!
— А я хотел бы послушать про жизнь в Черкесии.
— Да-да! Расскажи нам, как обстоят там дела. Надеемся, не все последовали примеру джигетов?
— Что с вопросом веры? — сурово молвил имам. — Говори все, как есть. Человек должен говорить правду, как перед Богом, так и перед человеком.
— Исламизация, имам, началась не так давно. Очень много тех, кто остался язычником. Или верит в православный крест. Приезжают турки-проповедники. Строятся мечети и мусульманские школы. Но далеко не везде. Музыка, танцы, вино, народные гуляния — все, что порицается вами как зло — процветает в Черкесии. Без трубки табака не встретишь ни узденя, ни простого крестьянина.