Быть человеком
Шрифт:
— Не знаю — насупился солдатик — нам говорили тут одни террористы, наемники российские, армия ихняя.
Брама запрокинув голову расхохотался:
— Армия? Ну ты смешной. Такие же люди как я и ты, хотят жить, войны никто не хочет. Армией им предстоит стать.
— Так зачем здесь Путин?
— Не понял, где это? — вытаращил глаза путник — Тот что возле стенки спит, что ли? Не, кажись не Путин, у того лысина.
— Зачем войска его здесь?
— Мы вот искали-искали и не нашли. Нет войск, кругом одни украинцы. Это что же, со своими
Пока шофер рожал вопрос перебарывая страх, глаза его округлились. Почувствовав на шее пальцы Брама наклонился, заставив перелететь противника через себя и тот припечатал к стене. Вытянутый как жердь нападающий сполз, выдавливая шипящие слова.
— Потому и война. Кому-то не нравится, что даже в карцере говорим на ином языке — как ни в чем ни бывало продолжил путник — вот ты живешь в центральной Украине, я даже западнее этого, и ничего, понимаем друг друга. Язык только повод.
— Тогда зачем? — с сомнением спросил Сергей, опасливо поглядывая на копошащегося тощего.
— Вот это уже вопрос. Но ответить на него должен ты сам. Если не будешь думать, так и останешься простачком, которому легко задурить голову и отправить умирать вместо себя за корпоративные интересы. Эй ты, боец, давай знакомиться.
— Зі зрадниками в мене розмова коротка — просипел нападающий, держась за живот — всіх вас стріляти, живцем палити!
— Та ти що? — округлил глаза путник — дозволь поцікавитися, пане хороший, кого я ж зрадив? Цього хлопчака, чи може рідне Закарпаття, не ставши бруднити руки в братній крові? Гай-гай лебедику, добряче ж тобі довбешку замакітрили. Судячи з вимови пан із Вінниччини?
— Не брат ти мені, москальский наймите!
— Я в брати не тобi набиваюся. Мій брат не стане кидатися на беззбройного ззаду як злодій і боягуз, чи стріляти в жінок і дітей.
— Всіх на ножі, до самої Московії дійдемо!
— Ну от дійдеш ти, далі що? Вирізати всіх до ноги? А завіщо? А далi що? Сергію, тобі не заважає моє патякання?
— Что-что?
— То-то же — усмехнулся путник, поднимая свидомого винницкого парня и толкая к лежаку — болтовня моя не мешает? Видишь Серый, не против если буду называть так, по-москальски? Мы насколько поросли в друг друга, что даже не понимаем «исконно украинский». И это я старался на литературном, стань же по-закарпатски говорить, не понял бы ты ни черта. Стало быть, нужна некая общая основа, и создатель нынешней Украины дедушка Ленин учредил им русский язык. До дедушки Ленина в нынешней Украине было что где. Так пане?
— В смысле Ленин? Украина такой была всегда — недоуменно спросил Сергей, в пылу рассуждений забыв о страхе.
— Да? Ну этой версии не более двадцати лет, а раньше, в союзе, который ты вряд ли помнишь, история выглядела по-другому, более правдивая версия. До СССР же нынешний юго-восток был в царской России, а эти паны даже мовы своей не имели, все по ляхам побирались. От которых и получили унизительное определение — быдло. Которые после развала союза указывает
— Всіх поріжемо… — сипел из угла пан — порвемо москальські кайдани…
— И с голой задницей в Европу — констатировал путник — они только этого и ждут. Вы нужны там как рабская сила и доноры органов. Что побледнел, Серега, разве не слышал о таком? Вот теперь думай, что будет с твоими, если победят эти паны! Ладно, хватит лясы точить.
— Не слабую ты им историю закатил, что твой замполит — раздалось от решетки — давай, выходи по одному.
Брама подхватился и насвистывая под нос стал подниматься по ступенькам. Серега боязно посмотрел на ополченца, тот не обращал на него о внимания, заинтересовано присматривался к путнику.
— Анатолий Петрович — зашептал шофер — а если нас на расстрел?
— Ну хоть какое развлечение. Не дрейфь, Серега, умирать за правду не страшно. Страшно жить сволочью и не успеть понять.
— Во дает — хохотнул ополченец в повязке-арабке — такого даже жалко стрелять. Складно поет.
— А ты ножом возьми — предложил путник, выходя на свет и щурясь от солнца — я даже поддамся.
Конвоиры заржали уже с ополченца. Тот сконфузился, указав дулом через плац. Серега совсем скис, Пан был в прострации, не понимая, как такое с ним, спасителем нэньки, приключилось. Их завели меж домов, губы у Сереги стали трястись.
— Не знаю где у них стенка, но отчетливо несет кухней — потянул воздух путник — стало быть, придется мне поскучать.
Шофер не веря взглянул на Браму, но их действительно провели в наспех оборудованной кухне. Вон краснеют в бетонной яме вентиля баллонов, упрятанные на случай обстрела, распахнутая дверь, сколоченные лавки. Длинные «П» образные столы протирала женщина с заплаканными глазами. Несколько суетилось у плит, что-то шипело, скворчало. Им принесли на подносе красный борщ, и лицо у путника словно окаменело.
— Не хочу я, мать. Не заслужил. А ты рубай, Серега, рубай, наращивай мышечную массу. Худой как пособие анатомии.
— Ты это, как там тебя — окликнул ополченец — не выкабенивайся, с тобой же по-людски.
— Да и я по-людски. Как вспомню про всю эту мразь, кусок в горло не идет. Но разве чтоб не обидеть.
Он с завидной сноровкой опорожнил надщербленную тарелку и хотел было отнести, но застыл под дулом автомата.
— Да ты не бойся, командир, куда мне бежать? Ты же ножиком вроде обещал.
Ополченец был непреклонен, тарелки забрала подошедшая девчушка. Брама, узнав в ней знакомицу, окликнул:
— И ты здесь, кареглазая? Как себя чувствуешь?
— Хорошо. Спасибо вам — шмыгнула та носом и убежала с подносом.
— И то дело — согласился путник и поднялся — ты хоть метлу вручи, командир, или лопату. Чего нам зря харчи проедать?
— Эти двои туда и пойдут, а ты — к коменданту.
— Будут выпытывать секреты Киевского вермахта — закручинился путник — выдам все как на духу. Что не знаю прыбрэшу.