Бывшие. Соври, что любишь

Черничная Даша

Я желал для нее самого лучшего: чтобы она как можно скорее забыла меня и пошла дальше. Мысль эта была чужеродной, я понимал, что дорогая мне девушка может достаться кому-то другому. Другой будет ее касаться, обнимать, любить.

А я продолжу тянуть то, что взвалил на себя добровольно. Женщину, к которой больше не испытываю ничего, и ребенка, которому нужен отец.

— Она тяжело перенесла наш разрыв? — спрашиваю Настю.

— Разрыв? — я чувствую перемену. Смирнова закипает буквально на глазах. — Да ты откровенно бросил ее! Наигрался

и побежал в силиконовую долину. А она тут одна осталась. Уля ходила просто серая. Больше не было веселой, легкой девчонки. Казалось, что она резко постарела. Никакой жизни во взгляде. Она отказывалась от всего, даже с нами общаться перестала!

— Я не думал, что все будет так плохо, — произношу растерянно.

— Ты что же, представлял, будто она отряхнется и как ни в чем не бывало пойдет дальше? Ей было двадцать! Она любила тебя, Максим. Конечно, то, что ты сделал, практически убило ее.

На плечи ложится груз ответственности за прошлое. Я ведь правда искренне считал, что делаю все правильно. Что так будет лучше и для нее, и для меня.

— В любом случае даже то, что я сейчас рассказываю тебе о прошлом, — неправильно. Ты должен спросить Ульяну. Я тебе больше ничего сказать не могу, кроме того, что разочарована в тебе.

Разочарована?

Мне хочется придушить себя голыми руками. Я даже не представлял, что тогда, много лет назад, все могло обернуться для Ульяны настолько плохо.

Я не успеваю задать больше вопросов, потому что возвращается Глеб. При нем точно не стоит поднимать эту тему.

Выходит врач и направляется к нам.

— Вы родственники Стафеевых?

— Да! — тут же поднимаемся с Настей и спешим к врачу.

— У Алексея перелом ключицы, ему наложили гипсовую повязку, Сотрясение средней тяжести, много порезов от осколков, гематомы, ушибы. Состояние стабильное, мы дали ему успокоительное, он спит. Предположительно, мальчик останется у нас минимум на неделю, дальше будем смотреть по динамике.

— Можно к нему? — порываюсь тут же.

— Нет, не стоит. А вот Ульяну Романовну можно увидеть, она пришла в себя. У нее также сотрясение, но легкое. Гематомы и ушибы. Переломов получилось избежать, но есть множественные, не угрожающие здоровью порезы от стекла.

— В какой она палате? Как туда попасть?!

— Я провожу. Только будет лучше, если пойдет кто-то один, — окидывает нас троих взглядом.

— Иди ты, Макс, — кивает Настя.

— Побудешь с Глебом?

— Конечно.

— Иди, пап, — подталкивает сын.

Иду за врачом. Тот проходит по множеству коридоров, а потом останавливается у одной из дверей.

— Ульяну и Алексея разместили в отдельные одноместные палаты.

Скорее всего, мой звонок дошел куда надо.

Врач придвигается ближе.

— Ульяну Романовну лучше лишний раз не тревожить. Ей сказали про сына, она разнервничалась. Так что лучше лишних поводов для беспокойства не давать.

— Понял.

Врач уходит, а я захожу в палату.

Глава 33

Ульяна

Не

передать словами весь спектр эмоций, что я испытываю.

Как могло такое произойти? Я же внимательный и спокойный водитель, никогда не лихачила, всегда соблюдала скоростной режим, сто раз думала, прежде чем совершить маневр!

А тут даже глазом моргнуть не успела, как все произошло.

И что теперь? Мой сын непонятно где, а я как вареная, обколотая успокоительными, лежу и смотрю в одну точку на потолке.

Слышу шорох открываемой двери, но сознание заторможено, и я не сразу соображаю, что нужно оторвать взгляд от потолка.

Поворачиваю голову, лишь когда рядом со мной садится кто-то.

Максим.

Бледный, с темными мешками под глазами. Одежда мятая, волосы растрепаны. Он рассматривает меня с жалостью во взгляде.

У меня болит лицо, левая часть онемела — предполагаю, что там нехилый такой синяк. Руки и ноги беспорядочно перемотаны бинтами, местами обработаны зеленкой, наверняка порезы оттого, что на меня посыпалось стекло.

— Леша… — пытаюсь задать вопрос о сыне, его состояние меня беспокоит больше всего на свете.

Никонов тут же кладет руку на мою, чуть сжимает ее. Мне кажется, его ладони обжигают. Или это у меня температура тела такая низкая, что разница кажется колоссальной?

Максим, видимо, замечает, что ладонь у меня холодная, и тут же укрывает меня больничным одеялом.

— Уль, не нервничай, пожалуйста, — говорит уверенно и спокойно, хотя я вижу отголоски страха на его лице. — Врач сказал, что с Лешей все хорошо. Он стабилен. Перелом ключицы и сотрясение. Все это не опасно для жизни, наверняка мальчик быстро пойдет на поправку.

Да, все это я уже слышала от врача. Он коротко отчитался передо мной и заверил, что опасности нет.

Я пытаюсь подняться, чтобы найти врача, который сможет отвести меня к сыну, но Максим мягко нажимает мне на плечи и укладывает обратно.

— Ульяна, тебе надо отдохнуть, — говорит строго.

— Я не смогу спать спокойно, пока не увижу сына.

— Я только что разговаривал с вашим лечащим врачом, твой сын спит, — произносит это как-то странно, неожиданно осипшим голосом. — Давай поступим так: я останусь тут и, когда Леша придет в себя, сразу же пойду к нему, а потом вернусь к тебе и отчитаюсь.

— Но… зачем тебе это? — спрашиваю непонимающе. — Поезжай домой, к чему ночевать в больнице.

— А ты не понимаешь? — его голос прерывается, глаза наливаются кровью.

Почему-то мне кажется, что он теряет терпение, но держится.

— Нет, — отвечаю тихо.

Максим прикрывает глаза, выдыхает рвано.

— И с кем останется Глеб? Он же не будет ночевать с тобой тут.

— Глеба заберет мой отец. Он уже выехал. И я останусь, Ульяна. Возражения не принимаются.

Замолкаем. Я не в силах вести споры, да и чувствую, что Никонов не откроется мне. Я не узнаю истинных причин.