Cap ou pas cap?

asti martini

Цуна потянулась вверх, положив Сквало ладони на плечи, и невесомо провела губами по закрытым векам. Ну почему ты голубой, зараза? За что Занзасу досталось такое сокровище?

— А это мое любимое. Не знаю насчет других мужиков, но мне дико нравится.

Почувствовав нежное прикосновение губ прямо под ушком, а потом легкий укус в мочку, Цуна едва подавила всхлип, судорожно вцепившись пальцами в воротничок форменного варийского кителя.

«Затейники хреновы. Завалить бы тебя, Суперби, не будь ты пидарасом», — ругалась про себя Цуна, заправляя серебристые пряди

Сквало за ухо, прежде чем поцеловать, куда было показано.

Нос, уголок губ, шея, лоб, линия подбородка. Кое-кто миниатюрный и уже не такой невинный-нецелованный, как пятнадцать минут назад, начал течь.

Наконец, в темпе улитки, Сквало добрался и до французских поцелуев.

— Этот пункт будет последним в списке. Поцелуи туда, — он показал двумя пальцами вниз, — я тебе показывать не собираюсь, уж извини.

И, прежде чем покрасневшая как рак Цуна смогла что-то на это ответить, положил живую ладонь ей на шею и приник к губам.

Поцелуй сначала был мягким и самую малость распаляющим, Такеши очень похоже целовался.

Ох. Почувствовав на губах влажное прикосновение языка, Цуна судорожно сглотнула и немного помедлила, прежде чем ответить тем же. Впрочем, никто ее не торопил, предоставляя выбор темпа ей. А потом, когда она, немного пообвыкнув, обняла его за шею, теснее прижавшись к груди, Сквало скользнул языком к ней в рот.

Сердце бешено застучало в груди, мысли разлетелись вспуганной стаей птиц. Восхитительно. Как фисташковое мороженое, как сезон цветения сакуры, как чесать за ушами живого тигра. Цуна тихо застонала, отвечая. А с Занзасом он так же целуется? Если да, то понятно, что они нашли «на другой стороне забора». Интересно, как тогда целуется сам Занзас.

— Слюни подбери.

— Мхм…

— И не открывай рот так широко.

— Да…

Полчаса спустя слегка пришибленная (в хорошем смысле), мечтательно улыбающаяся Цуна вручила самодовольно усмехающемуся Сквало папочку с выгодными заказами и отослала его со словами «иди уже, чертя-яка».

Губы горели от поцелуев, щеки обжигал румянец, а еще Цуна чувствовала себя очень, очень, буквально до неприличия мокрой (хорошо, если пятен на кресле не осталось). Повторить бы это как-нибудь, что ли? Цуна, глупо хихикая, отправила Занзасу «спасибо» с большим количеством восклицательных знаков.

Занзас переводил взгляд с сообщения от Савады на папку с контрактами, затем на довольную рожу Сквало, обратно на сообщение и опять по кругу.

— У меня возникает такое ощущение, — зловеще начал Занзас, — что ты ее не только целоваться научил, но еще и трахнул во всех своих любимых позах.

Сквало поперхнулся.

— Да ни в коем случае, Босс! Ты сказал — я сделал. У вас же свидание завтра? Вот и устроишь ей экзамен.

Цуна сладко спала в своей постели, умильно пуская слюнки на подушку. Ей снились Сквало и Занзас.

Они сидели на кожаном диванчике у нее в кабинете близко-близко друг к другу и целовались, а Цуна наблюдала за ними из-за своего стола. Перед ней был раскрытый ноутбук со сводками

с биржи. Данные были странными: у фейсбука был тренд на падение, а кривая Доу-Джонса формировалась во что-то подозрительно фаллическое.

Занзас гладил шею Сквало своим любимым енотовым хвостом. Сквало кусал губы, довольно жмурился и шарил ладонями по широкой спине.

Одежда куда-то волшебным образом постепенно исчезала.

Цуна ослабила галстук на шее. Какого черта на ней надет костюм Реборна, ей было невдомек.

Сквало уже стоял на коленях перед Занзасом (между раздвинутых бедер, жарко прижимаясь) и целовал его — точно так же, как Цуну накануне. Одежды на них уже не было. Кроме енотового хвоста.

Цуна дернула галстук и расстегнула пару верхних пуговиц на желтой рубашке. И как Реборн в этом ходит? Жарко же.

Сквало начал целовать Занзаса в шею. Цуна не могла на них не смотреть, любовалась и завидовала. Они были очень контрастной парой. Белое на черном, черное на белом. Серебристые пряди на смуглой коже, темные, широкие, покрытые шрамами ладони на узкой белой спине. Занзас откинул голову назад, урча от удовольствия, и Цуна застыла, не в силах оторвать взгляд от искаженного блаженством лица, с которого обычно не сходило суровое, угрожающее выражение.

Кажется, Цуна застонала, и в нее тут же впились две пары глаз — темно-алых и серебристо-серых.

Любовники расцепились и направились к ней. Тогда Цуна поняла, как чувствует себя кролик, замерший перед удавом. Они обошли стол с разных сторон и синхронно откатили кресло, в котором сидела Цуна, к окну.

Она даже не пыталась встать: ноги бы ее точно не удержали.

А потом ее начали избавлять от костюма Реборна в четыре руки.

Занзас оглаживал оголяющуюся кожу обжигающе горячими ладонями, Сквало сжимал так, что невозможно было дышать, и целовал, выводил языком узоры на шее. Цуна не заметила, когда костюм Реборна испарился.

Затем Занзас начал целовать ее так, что пальцы на ногах подгибались от удовольствия. Цуна стонала и дергала его за волосы на затылке, требуя еще. Это было даже круче, чем…

Сквало, словно услышав, о чем она подумала, решил опровергнуть мысль о «самых лучших поцелуях». Раздвинул дрожащие коленки в стороны, припал губами к бедрам… а затем сделал то, что отказался показывать накануне.

…Цуна проснулась, дыша так, словно пробежала многокилометровый марафон. Она провела под собой ладонью и со стоном закрыла лицо руками. Простыни были мокрыми насквозь.

========== Идиоты ==========

Оставь пистолет. Захвати пирожные.

Цуна смотрела на себя в зеркало невидящим взглядом, подперев голову ладонью. Она уже была одета в подобающее случаю платьице (дегустация же: Шанель, шпильки, пафос) и накрашена, ей только оставалось вдеть в ухо вторую сережку, которую она так и держала в пальцах, и все, можно ехать.

— Что за вселенская скорбь на лице?

Цуна недовольно обернулась к стоявшему в дверях Реборну.