Cap ou pas cap?

asti martini

Ах, если бы только все ограничилось зарубками…

В особняк могли пробраться репортеры, по коридорам сновали члены условно близких Вонголе кланов, и Цуне приходилось все время «держать лицо»: не хватало еще, чтобы на следующий день в газетах появилось что-нибудь неподобающее, или пираньи из Альянса решили, что в семье творится разброд и шатание.

Закрытое траурное платье натирало плечи и сковывало движения, ремешки черных туфелек садистски впивались в выпирающие косточки… Только вуаль на глаза казалась Цуне уместной:

за ней было не видно выражения глаз, в которых ясно отражалось, что Донна Вонгола звереет с каждой минутой.

Сначала она наткнулась на милую компанию в гостиной для курения: на пуфиках и диванчиках с комфортом расположились Маммон, Фран и Хром с Хибари. Они говорили о «виновнике торжества» — точнее, говорила Маммон, а Фран вставлял свои убойные комментарии. Хром грустно вздыхала, Хибари же просто молчал.

И все бы ничего, но Маммон раскуривала самокрутку с едким, тяжелым запахом. При несовершеннолетнем Фране. Цуна знала, что все иллюзионисты время от времени балуются травкой, но не в тринадцать же лет!

— И это был цвет нашей профессии! — патетично высказалась Маммон, не замечая стоящую в дверях Цуну.

— Фран. Что ты здесь делаешь?

Судя по легкой улыбке на обычно безразличном личике Франа, ему уже было весело до безобразия.

— Я проникаюсь мудростью председателя профсоюза иллюзионистов, мэм.

— В душ, сейчас же!

Затем Цуна застукала около гроба Сквало, изображавшего Дарта Вейдера. Судя по тому, что Ямамото снимал представление этого театра одного актера на телефон, они в очередной раз на что-то поспорили.

— Падме… Не-е-ет… — натурально хрипел Сквало, склоняясь над морем белых лотосов.

— Суперби, лапонька моя. Я, конечно, понимаю, что наш Мукуро прекрасен как сенатор Амидала в третьем эпизоде «Звездных войн», но это не повод капать на него слюной.

Сквало выпрямился и с достоинством поправил галстук.

— Это ты виновата.

— В чем? — Цуна вздернула бровь, но Сквало из-за вуали, разумеется, этого не заметил.

— Не хрен было обзывать меня Скайуокером. Теперь этот придурок, — Такеши на «придурка» очаровательно улыбнулся, сохраняя видео, — называет меня папой и просит вернуться на Светлую сторону Силы.

У Цуны возникло ощущение, что Мукуро действительно сменил тело, и гадит ей, вселяясь в ее подчиненных. Что было вполне вероятно.

— Меня окружают идиоты. — Цуна сжала пальцами переносицу под вуалью, тихо вздыхая. — Боже, я уже готова публично отдаться Занзасу, лишь бы все это закончилось.

— Какие у тебя любопытные сексуальные фантазии, женщина.

Цуна развернулась и чуть ли не обняла так «вовремя» подошедшего Занзаса за локоть. Да, агрессивный, да, самоуверенный, но творить непонятно что, в отличие от этих придурков, не будет. Островок условного спокойствия.

— И тебе привет.

Занзас удивленно смотрел на прижавшуюся щекой к его плечу

девушку. Тяжелое утро у нее, наверное, выдалось, раз она радуется ему как подарку на Рождество.

— …Мукуро был очень неординарным человеком с необычным чувством юмора. Мы все будем скучать по нему. — Цуна, стоявшая рядом с гробом, казалась совсем маленькой и хрупкой в своем узеньком платьице и перчатках. В руках она держала запечатанный белый конверт. — Это его последнее письмо, в завещании он просил, чтобы его прочитали у него на похоронах.

Цуна вскрыла восковую печать — Мукуро и его драматизм, как всегда — и вытащила из конверта один небольшой листок.

Занзас сидел к ней ближе всех и, когда девушка прочистила горло, прикрыв рот кулаком, ясно услышал в кашле тихое «сука».

Когда Цуна увидела текст послания, все напряжение долгого дня начало собираться где-то в районе желудка, грозя вырваться наружу совершенно неуместным в данной ситуации долгим смехом. Она на мгновение прикусила губу, чтобы сохранить бесстрастное выражение лица, и четко прочитала:

— Бамболейо, — и пока собравшиеся чинили порванные шаблоны, быстро произнесла: — Слово предоставляется лучшему другу покойного, Хибари Кёе.

И пошла к своему месту. Хибари тихо, сердито прошипел:

— С чего это я — его лучший друг?

— С того что я так сказала, — сквозь зубы ответила Цуна не допускающим возражений тоном и опустилась на стул рядом с Занзасом.

У нее резко дергались уголки губ и тряслись плечи. Только не смеяться. Только бы не засмеяться. Она же хоронит своего Хранителя. Ее не так поймут.

Занзас увидел ее проблему и решил ее довольно просто: обнял, так что Цуна ткнулась ему носом в грудь, и ее лица больше не было видно, а затем, почти не размыкая губ, сказал:

— Можешь поржать, только тихо.

Реборн, сразу определивший, что плечи его бывшей ученицы не от рыданий сотрясаются, сказал только одно:

— Спелись.

И был не так далек от истины.

— Пидарасня, а не надгробие.

Цуна промолчала, но в душе была солидарна с Занзасом. Цветочки рядом с на удивление обычным итальянским именем были явно лишними.

Гроб уже закидывали землей, скоро можно будет наконец-то вылезти из неудобного платья и скинуть туфли.

— Ему бы больше подошел троллфейс. Бамболейо, ха.

В жизни случаются поворотные моменты, которые впечатываются в память огненным клеймом, воспоминания о которых с годами практически не тускнеют.

Занзас не знал, какая муха его укусила — он был не из любителей пошутить — но тогда, на кладбище, под ручку с Савадой, он на секунду почувствовал себя Джокером. А Савада устала и не хотела сопротивляться сиюминутным порывам ровно настолько, чтобы беспрепятственно исполнить роль Харли Квинн.