Царь нигилистов 6

Волховский Олег

— Ты что себе позволяешь?

— Я где-то читал или слышал, что пытки у нас запрещены.

— Какие пытки? На дыбу их кто-то поднимал?

— Голод, болезни и одиночное заключение работают не хуже. То, что никто не использовал инновационные методы вроде испанских сапог и железной девы ещё не говорит, что их не пытали.

— Саша! Тюрьма — это не императорский приём в Зимнем!

— Я им заказал французский сыр? Панна-коту? Осетра?

— Мандарины, — усмехнулся царь.

— Без мандаринов можно

было обойтись и ограничиться лимонами, — согласился Саша. — Но это не было бы угощение от великого князя, и уж Герцен-то прошёлся бы по этому поводу. Приехал русский принц в каземат и привёз с собой для несчастных лимоны, курагу, изюм, орехи и квашеную капусту.

— И шоколад, — добавил царь.

— Да, и немного шоколада, — кивнул Саша.

— Швейцарского! Прямо из Лозанны.

— Ну, я же не виноват, что нашего такого нет. Нужны были плитки, чтобы долго хранились. Да и кто им там будет жидкий шоколад заваривать?

— Ты купил им восемь пудов еды! — воскликнул царь. — Восемь!

— Их двадцать человек и это минимум на месяц. Я, конечно, не вполне адекватно оценил ситуацию, но, надеюсь, ничего не пропадёт. Мандельштерн отчитался про восемь пудов?

— Да.

— Ну, я же говорю, что он честный. Можно мне его отчёт почитать? Что он там обо мне пишет?

— Нет! Тебе это читать строго противопоказано.

— Упрекает меня за ревизию, которую я ему устроил? Да, я не обидчивый. Устроил, чего уж!

— Нет, — сказал царь. — Не поэтому. Саша, с этой минуты все траты наличных денег только с разрешения Гогеля. Пока ты всё не роздал.

— Когда я всё раздавал? Я сначала вкладываю в дело, а потом уже раздаю. И потратил копейки. Осталось девять десятых.

— Я всё сказал.

— Но я им обещал купить одеяла и книги! — признался Саша. — Мне бы не хотелось нарушить слово.

— Не надо было его давать.

И царь пригласил садится за стол.

— Мне только воды, простой воды, больше ничего, — сказал Саша лакею.

— Ты что голодаешь? — спросил папа.

— Нет, просто французская кухня несовместима с остатками горохового супа из Петропавловки.

— Тебя никто не просил.

— Так я и не жалуюсь.

— Ты там критикуешь одиночное заключение, — заметил царь. — А о Пенсильванской системе не слышал?

«Угу! — подумал Саша. — А в Америке негров линчуют».

— Разумеется, слышал, — вслух сказал Саша. — Одиночные камеры, полное молчание и исключительно духовное чтение. Мерзкая отвратительная вещь. Хорошо, что до нас не доехала в первозданном виде. Заключённые массово сходят с ума, потому что общение для человека — такая же потребность, как воздух, еда и питьё. Если мне нравится американская конституция, отсюда ещё не следует, что я готов принять скопом и все их гадости.

Папа усмехнулся.

— Был эксперимент в Оберне

в штате Нью-Йорк, — продолжил Саша. — Лет примерно сорок назад. Там построили новую тюрьму и решили испытать пенсильванскую систему. Папа, ты знаешь к чему это привело?

— Возможно, слышал. Но продолжай.

— Один из заключённых, когда его выводили из камеры, бросился в лестничный проём и чуть не разбился насмерть. Другой бился головой об стену, пока не выбил себе глаз. У многих появились признаки сумасшествия. Так что губернатор, посетивший тюрьму через два года после её открытия, посмотрев на это, просто тут же всех помиловал.

Папа промолчал и принялся за суп. Явно не гороховый. Судя по божественному запаху сыра, луковый скорее всего.

— Можно им разрешить переписку? — спросил Саша.

— Тем, кто даёт показания, — отрезал отец.

И дядя Костя перевёл разговор на концерты в Павловском вокзале.

— Чудо! Оба раза были там с жинкой и удивительно жуировали.

— Я тоже там был, — кивнул Никса.

— Саша, тебе обязательно надо там побывать, — продолжил дядя Костя. — Ты же любишь хорошую музыку.

— Не могу как-то, пока они в крепости.

— Саша! — усмехнулся Константин Николаевич. — Всегда кто-нибудь в крепости, и по большей части заслуженно.

— Мне надо убедиться в том, что заслуженно. Тогда конечно. Нет вопросов. Поеду в Павловск слушать Штрауса.

— Саша, уймись! — сказал отец.

— Кстати, — улыбнулся Константин Николаевич, — мы берём твои с Путиловым пишущие машинки. Пока дюжину.

— Здорово! — восхитился Саша. — Для Адмиралтейства?

— Да.

— Нужны курсы для машинисток, — заметил Саша. — Можно будет в Адмиралтействе сделать?

— Да, только для гардемаринов, уж извини, — улыбнулся дядя Костя.

— Ладно, — вдохнул Саша. — Надо же с чего-то начинать.

Десятипальцевого метода он не знал. Насколько сложно его разработать?

Тем временем папа ещё раз пробегал глазами отчёт.

— Костя, надеюсь у тебя будут печатные машинки с полным набором букв, — заметил он.

— Да, — кивнул Константин Николаевич, — с ятями, конечно.

— Сашка до сих пор игнорирует, — поморщился папа.

— Во-от, — протянул Саша, — ты даже не сразу заметил.

— Заметил, — возразил царь. — Но были вещи важнее.

— Папа, я обещал Путилову вложить в машинки две тысячи рублей. Мне нужно у Гогеля разрешение спрашивать или можно сразу у тебя?

— Вкладывай, — разрешил отец.

— Письмо, наверное, нужно для Гогеля? — предположил Саша.

— Я ему скажу.

После семейного обеда Саша спустился проводить дядю Костю до кареты.

— Всё-таки самодержавие… — шепнул он Константину Николаевичу.

— Сашка! — осадил дядя Костя. — Только не продолжай!