Царственный паяц
Шрифт:
свою жену.
Но появление Северянина в Париже оказалось нужным именно потому, что в
сущности он нисколько не изменился, то есть не утратил своего непосредственного
дарования. Он напомнил снова, как уже сделал это в свое время, восхитив Сологуба и
335
Брюсова, что дар писать стихи не обязательно должен быть связан с большими
знаниями и высокой культурой:
— Я так бессмысленно чудесен,
Что смысл склонился предо мной.
Это почти
Быть может, как в совсем недавнее время рядом с голосами умных и образованнейших
литераторов должен был само собой зазвучать и этот голос, - полезно было его
услышать и теперь в Париже.
Я не хочу этим сказать, что прошлые или нынешние поэты, обладающие высокой
культурой, лишены лирического вдохновения. Но, быть может, никому за последние
два десятилетия не было его столько отпущено, сколько Северянину. У него в поэзии
легкое и от природы свободное дыхание. К сожалению, тот же Северянин -
убедительнейший пример того, что от поэта для полноты, глубины и длительности
производимого им впечатление —требуется не только это. Поэзия Северянина
освежает и радует короткое время, но, раздражая нашу потребность к стихам, она не
может насытить и утолить. Кстати, интересно отметить, что Северянин упорно
работает над каждой строчкой стихов и выше всех современных поэтов ставит
Брюсова.
Георгии Адамович ЛИТЕРАТУРНЫЕ ЗАМЕТКИ Игорь Северянин. Медальоны.
Сонеты . Белград, 1934
Странная мысль пришла в голову Игорю Северянину: выпустить сборник
«портретных» сонетов, сборник, где каждое стихотворение посвящено какому-либо
писателю или музыканту и дает его характеристику. . Книга называется «Медальоны».
В ней — сто сонетов. Получилась своего рода галерея, в которой мелькают черты
множества знакомых нам лиц, от Пушкина до Ирины Одоевцевой.
Если бы не заголовок, узнать, о ком идет речь, было бы не всегда легко. Портретист
Игорь Северянин капризный и пристрастный, да, кроме того, ему в последнее время
стал как будто изменять русский язык, и разобраться в наборе слов, втиснутых в
строчки, бывает порой почти невозможно. Надо, во всяком случае, долго вчитываться,
чтобы хоть что-нибудь понять. А смысл вовсе не столь глубок и за труд не
вознаграждает.
Приведу для примера две заключительные строфы сонета-медальона, посвященные
Арцыбашеву:
Людей, им следовать
Живописал художник, чья большая,—
Чета не вашим маленьким, — коря
Вас безукорно, нежно сострадая,
Душа благоуханно-молодая Умучена законом дикаря.
Очевидно, «большая» во второй строке относится к «душе» в строке пятой. А я все
читал «большая коря», и, принимая эту загадочную «корю» за какой-то северянинский
неологизм, пытался постичь его значение.
Автор «Медальонов» настроен то восторженно, то насмешливо. Восторги относятся
большей частью к славным предкам и предшественникам. Насмешки - к
современникам. Лишь к немногим из них Игорь Северянин обращается с
комплиментами. По прихотливости поэта в это число включены не только Бунин и
Куприн, но и Пантелеймон Романов:
В нем есть от Гамсуна, и нежный весь такой он...
Марина Цветаева — «беспочвенных безбожников божок» и удивляет таким
«задорным вздором»,
что в даме — жар и страха дрожь - во франте...
336
Гиппиус:
Ее лорнет надменно-беспощаден,
Презрительно блестящ ее лорнет...
Андрей Белый:
Он высится не то что обелиском,
А рядовой коломенской верстой.
Пастернак:
Не отношусь к нему совсем никак.
Им восторгаются — плачевный знак.
Состряпанное потною бездарью
Пронзает в мозг Ивана или Марью,
За гения принявших заурядь.
Перелистать книжку все-таки довольно забавно.
Разумеется, поэзии или хотя бы мастерства в ней не много. Правильнее всего
отнести «Медальоны» к области курьезов. С этой оговоркой, надо признать, что в
сборнике попадаются отдельные меткие словечки и острые, неожиданные определения.
Каждая страница вызывает улыбку. К сожалению, только улыбка эта обращена порой
на самого автора, вместо его жертвы, и в авторском замысле, так сказать, не была
предусмотрена.
В заключение, два «недоуменных» слова: лет двадцать тому назад явился в нашей
литературе новый большой поэт... Над ним много смеялись — и по заслугам. Его во
многом упрекали — и совершенно справедливо. Но почти никто из признанных
тогдашних ценителей искусства не сомневался в исключительном даре пришельца, —
ни Брюсов, ни Сологуб, написавший к первой книге Северянина предисловие, ни
Гумилев, с какой-то скрыто-восторженной враждебностью за ним следивший, ни даже
Блок. Все верили, что Северянину надо «перебродить», все надеялись, что рано или
поздно это произойдет, и тогда талант поэта засияет чистым и прекрасным блеском.