Царство. 1951 – 1954

Струев Александр Леонидович

— Я не путаю! Это вы с Лаврентием не запутайтесь!

— Не ругайся, Никита! Лучше квартиру Машке дай! — не унимался Булганин. — А не дашь, я обижусь!

— Да подыщу ей квартиру, успокойся!

— Спасибо, друг! — Николай Александрович знал, раз пообещал Никита Сергеевич, то обязательно сделает.

— Значит, дочка… — повторил Хрущев. — Радуется Лаврентий?

— На седьмом небе! В трубку пел, когда я позвонил.

— Надо ж, какая любовь! Все равно не верю, чтоб старый бес угомонился!

— Ну и мудак! — определил Булганин. —

Близких Лаврентий завтра в ресторане «Прага» собирает. К семи велел подъезжать.

— А что дарить?

— Я детскую одежду дарю, ходунки и присыпку, чтобы раздражения у малышки на попке от расстройства кишечника не было. Этакое новшество заграничные педиатры выдумали. Из Вены военным самолетом летит! — похвастался Николай Александрович.

— А другие что дарят?

— Х… их знает!

— Понятно, — озадачился Хрущев. — Спасибо за информацию.

— Не за что.

— Ты с ребятами говорил?

— С ребятами?

— Про то, что в бане решали?

— Поговорил, поговорил!

— Не бузят?

— С нами ребята, — очень серьезным тоном ответил Булганин. — Повидаемся, расскажу. Ну, будь здоров!

— И тебе здоровья!

После разговора с Булганиным Никита Сергеевич набрал Фурцеву.

— Какие, Катя, у нас квартиры на Горького остались? Большие, — уточнил он. — Хватай список и лети ко мне!

Фурцева появилась через пару минут и протянула руководителю документ. Никита Сергеевич надел очки и стал внимательно изучать перечень квартир.

— Это все квартиры?

— Все, что на улице Горького.

— Маловато.

— Без вашей команды ни одна не ушла, — пожала плечами Фурцева.

— Та-а-к! Вот эта, номер двенадцать, сто сорок два метра, в доме шесть.

— Мы ее для маршала авиации Голованова держим, — доложила Екатерина Алексеевна. — Он уже и ремонт там сделал.

— Но ведь не отдали ее маршалу, документы не оформили?

— Документы не оформили, — подтвердила Екатерина Алексеевна.

— Значит, не его квартира! — заключил Никита Сергеевич. — Перетопчется Голованов. Ему другую квартиру подыщи, извинись. Можешь две соседние в одну объединить, чтобы не скандалил. Если так сделать, он согласится. В двух квартирах в квадратных метрах значительный выигрыш получится, а Голованову чем больше хоромы, тем лучше!

Фурцева понимающе кивнула. Хрущев перевернул страницу.

— Значит, Катя, эту квартиру — раз! — продолжал он. — И вот дом одиннадцать, квартира тридцать, сто три метра, три комнаты — это два. Эта, не занята? — поверх очков посмотрел начальник.

— Свободна.

— Ясненько. Значит, в ту, которая большая, сто сорок два метра, туда сама поезжай! — приказал Хрущев. — Порядок наведи, чтобы кругом опрятно было, в подъезде лишнее не отсвечивало. У дома пройдись, пусть дворники тротуар выметут. Мы, Катя, вероятно, с товарищем Берией туда подъедем. Понимаешь ответственность?

— Понимаю, Никита Сергеевич! Не беспокойтесь. Прямо сейчас побегу!

— Ордера чистые заготовь, надо в

этот же день квартиру оформить, и в паспортный стол позвони, чтобы там документы на прописку ждали, чтобы никто без нашей команды никуда не утек, поняла?

— Поняла.

— Как мы приедем, Лаврентию Павловичу ордер вручишь. Данные я тебе продиктую.

— А вторую квартиру тоже ехать смотреть?

— Адрес второй квартиры адъютанту Булганина передашь. Булганин туда свою цацу из Большого театра поселит.

Квартира Берии понравилась, Голованов сделал там сногсшибательный ремонт.

— Дочкину комнату надо где посветлей устроить, чтобы солнышко чаще заглядывало. Для малышей после мамы солнышко самое важное! — заключил Лаврентий Павлович.

— Еще раз прими мои самые искренние поздравления! — прижимая руку к сердцу, проговорил Никита Сергеевич.

— А ты, Никита, у нас однолюб! — напоследок заметил Берия. — Может, это и лучше. А то мы с Булганиным между бабами разрываемся, уже и ни знаем, в какую сторону бежать!

— Вы известные спортсмены! — усмехнулся Хрущев.

— Спортсмены, говоришь? Ну, вроде того! — хмыкнул Берия. — Завтра к семи жду в «Праге», не опаздывай!

Никита Сергеевич вернулся на работу. Только сел за стол, как зазвонил телефон.

— Да что ж такое! — раздраженно воскликнул Хрущев, в этот день телефоны его замучили.

На трубке был Булганин.

— Только что, в районе города Хуадань, над Китаем, наш пассажирский самолет американцы сшибли. Он в Порт-Артур летел. Регулярный рейс. Все погибли — и пассажиры, и летчики. Детишки малые были. Ведь видели, гады, что гражданский летит, и расстреляли без жалости! — Николай Александрович тяжело дышал в трубку.

— Недавно и мы их грохнули, теперь мстят.

— Тогда военный самолет летел, а наш — пассажирский, мирный. Сорок два человека не стало.

— Гады!

— В печать давать будем?

— И в «Правду», и в «Известия», и в «Комсомолку» — всюду дадим! — гневно отозвался Хрущев. — Тебе, Коля, с американским послом встретиться надо, объясни ему, что пора бойню бессмысленную кончать. Хватит пакостить исподтишка!

— Я ему перед тобой звонил, послу гребаному! Отвечает, что ничего о случившемся не знает. Врет, подлец!

— Так ты ему объясни!

— Объяснял.

— И что?

— Доложу в госдепартамент, отвечает.

— Он не в госдепартамент, он президенту доложить обязан! — прорычал Хрущев. — Эйзенхауэр воевал, знает, что такое война и что такое смерть, знает, он понять должен! Тереби посла, Коля!

— Я ему слово в слово сказал! Прикидывается, что информацией не располагает. Государственная политика это, я так понимаю.

— Тогда, Николай, если американцы в наше воздушное пространство сунутся, бей их изо всех сил, бей, не жалей! Понял?! — лютовал Хрущев. — В газетах мы Америку позором заклеймим! Это же надо, гражданский самолет расстрелять! Чем люди-то виноваты?!