Царство. 1951 – 1954
Шрифт:
Полковник Саркисов прикрыл за Лаврентием Павловичем дверь. Сегодня на ночь остановились в Сосновке, на основной даче министра. Тут, рядом с Москвой, постоянно проживала его семья — жена Нина Теймуразовна и сын Серго, который был женат и имел двух маленьких детей. Нечасто товарищ Берия наведывался в Сосновку, основное время проводил в московском особняке на Садово-Кудринской, а если и ехал за город, предпочитал уютный дом в Успенском, неподалеку от Маленкова. Сосновка не нравилась еще и тем, что по соседству проживал ретивый маршал Жуков, который после смерти вождя снова очутился в фаворе. То, что Жуков ненавидит Берию, а Берия — Жукова, было очевидно. Не ведающие поражений великаны до исступления бодались. Любимым занятием генералиссимуса было стравливание этих тяжелых фигур. Житья маршалам не стало друг от друга, ни житья, ни покоя!
Лаврентий Павлович наполнил ванну, капнул туда
После смерти Хозяина Берии не удалось заполучить премьерское кресло. Пропихнув на пост Маленкова — не стало легче. Негативное отношение Молотова, Кагановича и Ворошилова нарастало, Лаврентий Павлович кожей его чувствовал, а Маленков не мог дать им достойный отпор. Всю недоделанную компанию, безусловно, заводил себялюбивый наглец Молотов. Хотя Берия предусмотрительно вернул из мест заключения Полину Семеновну Жемчужину, которую как ни хотели угробить в далеком Костанае, оставил жить, но реабилитироваться перед Молотовым не получилось. И хотя Берия валил шишки на Иосифа, Молотов ему не верил, не мог простить лубянскому маршалу ни арест жены, ни подвешенное на волосок собственное положение. Точно знал Вячеслав Михайлович — на подхвате у вождя всех времен и народов стоял беспощадный лицемер и душегуб Лаврентий Берия.
— Молотов! — выдавил Лаврентий Павлович и, булькая пузырями, опустился под воду.
Маршал понимал, что на одном пространстве с Молотовым ему не ужиться, вернее, что одному из них точно не жить. В последнее время и председатель Совета министров, безропотный друг Маленков, сделался другим. В его глазах министр читал внутреннее несогласие, непокорность. С каждым днем Маленков набирал силу, а иезуит Молотов, как тень, ходил рядом. Просматривая тексты подслушанных разговоров, не делалось на душе спокойнее, хоть и не было в этих разговорах ни одного плохого слова в его адрес. Наоборот — хвалили, называли талантливым руководителем, дальновидным, лучшим другом, да что-то подсказывало неладное. Не доверяя зафиксированному на бумаге содержанию бесед, министр госбезопасности потребовал их магнитную запись. Прослушав пленку не раз и не два, а никак не меньше пяти, маршал насторожился — не с тем выражением разговаривали собеседники, не с той интонацией: «Слова вроде правильные, а кругом ложь!» Маленков с Молотовым наверняка знали, что их прослушивают. А теперь еще и Жуков выискался, он все ближе подбирался к министру Вооруженных Сил Булганину, с придыханием рапортовал Маленкову, поддакивал Хрущеву.
Берия больше часа лежал в ванной. Вода начала остывать, Лаврентий Павлович тонкой струйкой, чтобы не обожгло, стал добавлять горячую.
— Доигрались, друзья, доумничались! — с ненавистью шипел он.
Один Булганин и, может, Микоян были на его стороне, чего не скажешь о хитроумном Хрущеве, который, изображая глупое лицо, делал так, как ему заблагорассудится и явился одним из инициаторов возвращения с Урала опального Жукова. Лаврентий Павлович наконец разобрался в Хрущеве — прикидывается. Никита был знающий, работоспособный, и Берия планировал в будущем, когда займет пост председателя Совета министров, оставить его у себя первым заместителем, однако сейчас уже сомневался в целесообразности такого решения, понял, что не подходит ему этот двуличный мастак. Сегодня, когда зашел спор о судьбе Германии, он окончательно убедился в правильности своей оценки. С Анастасом Микояном можно легко обойтись без проныры Хрущева. Микоян не хуже понимал, что к чему, был дока в социалистической экономике. И Булганина стоило сохранить, вреда от него никакого, и выглядел Николай солидно. А вот Ворошилова, Молотова, Кагановича, Хрущева и, чего лукавить, недоделанного Маленкова — на свалку! Маленков особо раздражал лубянского маршала, а ведь ему он столько хорошего сделал! Взять хотя бы изгнание Егора в Ташкент, связанное с грубыми просчетами в авиационной промышленности, которую Маленков курировал по линии ЦК. Если бы не капал Лаврентий Павлович Сталину на мозги, что Маленков свой, преданный, а ошибки, у кого их не бывает, ошибок?! — давно бы умника схарчили, однако помиловали, простили. А теперь? Не прошло и трех месяцев, как Егор принял главный государственный пост — зазнался, невесть что о себе вообразил, начал взбрыкивать!
— В расход, всех в расход! — ворчал маршал.
Берия решил обвинить соратников в государственной измене, изобразить дело так, что они за три копейки продались империалистам, решили предать Священную революцию, учение Ленина — Сталина, и даже собрались возвращать врагу отвоеванную в кровопролитных боях Восточную Германию.
«Хороший ход, беспроигрышный! — ликовал Лаврентий Павлович. —
По распоряжению Лаврентия Павловича заключенного Василия Сталина, осужденного Военной коллегией Верховного суда СССР на восемь лет лишения свободы, не этапировали во Владимирскую тюрьму, где ему предписывалось отбывать наказание, а задержали в Москве, в Бутырке. Сыну Сталина создали максимально комфортные условия с полноценным трехразовым питанием. Тюремное начальство навещало заключенного, передавало посылки от сестры и последней жены Капитолины Васильевой. Начальник тюрьмы между делом сообщил, что Лаврентий Павлович прикладывает максимальные усилия для освобождения Василия Иосифовича, но решение вопроса упирается исключительно в Молотова.
«Хорошо складывается, красиво! — облизнулся Берия. — А ещестоит к делу раскрытия злодейского заговора предателей и перерожденцев маршала Жукова присоединить. Вроде он тоже о преступном сговоре узнал и хотел уже действенные меры против недругов принять, да не успел, его, героя-освободителя, искушенные враги Советской власти остановили — подстроили аварию на выезде из Сосновки на Рублевское шоссе! Красочно этот эпизод в новостях преподнесем! Расскажем, что Жуков отчаянно сопротивлялся, выбрался из перевернутой машины, отстреливался, но, в конце концов, был врагами убит. Таким образом, от взбалмошного военачальника отделаемся», — прикидывал сценарий Лаврентий Павлович.
«Похороним Жукова со сталинскими почестями, город его именем назовем, при въезде на Красную площадь бронзовый памятник Георгию Победоносцу — прославленному русскому полководцу поставим, запечатлим в маршальской форме, сидящим на боевом коне! Точно так и сделаем, — размышлял Берия. — Злоумышленников заставим публично покаяться, признать содеянные грехи. И признают! — переворачиваясь на живот и погружаясь под воду, прикидывал министр государственной безопасности. — Это мы умеем — языки развязывать! Очную ставку организаторов с исполнителями диверсии против маршала Жукова публично проведем. Детали организации гнусного переворота Хрущев перед кинокамерой как на духу изложит. Когда губошлеп своими толстыми губами лопочет, хочется ему верить. А Молотов с Ворошиловым и Маленковым будут послушно кивать — да, мол, это мы сделали! Вот будет сенсация! — представлял постановку Лаврентий Павлович. — Ворошилова, учитывая его особые заслуги перед Родиной, Верховный Совет помилует, заменит смертную казнь десятилетним тюремным заключением, а потом, через годик-другой, и помрет незаметно забытый всеми старичок Ворошилов от сердечного приступа. Захватывающая история получится, прямо фильм художественный снимай! А я, приласкав сталинских детишек, воцарюсь на престоле!».
После нервозного заседания Президиума ЦК, где мусолили вопрос по Германии, и непродолжительного обеда с двуличными Хрущевым и Маленковым, Берия собрал в конспиративном особняке на Остоженке доверенных людей и дал секретные поручения. На подготовку операции отвел три дня. Круг посвященных был крайне мал. Чтобы избежать предательства, министр велел за каждым участником совещания установить слежку. Им категорически запретили появляться в здании Центрального Комитета и в Кремле. И, главное, — никакой самодеятельности — без команды сверху никто ничего не делает! Доверенных людей с хорошим литературным языком усадили составлять текст экстренного обращения правительства к народу, сочинять покаяния коварных врагов. Четыре специальных отряда, организованных министром госбезопасности для террористических целей еще в 1946 году, прибыли в Москву и ждали приказа.
— Вроде бы все продумал, ничего не упустил, — пробормотал Лаврентий Павлович, и стал выбираться из ванной.
На улице поднялся ветер. Слышалось, как по дому забегала прислуга, торопливо закрывая форточки.
— Зоя вот-вот родит, — укрывшись почти с головой верблюжьим одеялом, прошептал министр. — Как люблю ее, как люблю! Роди скорей, ласточка, порадуй папулю!
Лаврентий Павлович не хотел заводить новую семью, хотя желал жить с улыбчивой, ласковой, любвеобильной Зоей. Что с девкой делать? — он много думал над этим каверзным вопросом. Берия был мингрелом, но в Грузии жили и абхазы, и аджарцы, а они-то были мусульмане. «Может и мне заделаться мусульманином? — думал маршал. — У мусульман можно иметь несколько жен».