Цепи его души
Шрифт:
Скульптору удалось сделать их живыми: даже взгляд, даже прикосновение руки к руке, вышли удивительно нежными и настоящими. Дотронувшиеся до пары молодой человек и девушка — судя по одежде, зажиточные горожане, отступили, обменявшись улыбками, и я тоже шагнула к ней. Возле ледяных влюбленных поставили табличку: не касаться обнаженными руками, и мне вдруг подумалось, что Эрику это точно понравилось бы.
Дотронулась до изящных девичьих пальцев, заточенных в лед.
Как раз в ту минуту, когда толпа с другой стороны
И Эрика.
Весь мир как-то разом отодвинулся, смазался расплывчатым фоном. Включая супруга Луизы и остальных собравшихся на ярмарке людей. Остался только Эрик, и когда его взгляд упал на мои пальцы, я поспешила отдернуть руку. Но не успела.
Одно движение — и он накрыл их своими.
Теперь нас разделяла только ледяная скульптура: она, и еще то, что случилось вчера.
Должно быть, Эрик прочел это в моих глазах, потому что шагнул еще ближе.
— Я хочу провести с тобой всю жизнь, Шарлотта, — сказал он.
Сказал достаточно громко, чтобы это могли услышать все, и мне стало неловко. Настолько неловко, насколько вообще может быть, потому что в эту минуту вернулись и лица, и голоса окружающих нас людей, а впрочем… голоса не вернулись. Не было их, осталась только тишина и взгляды, устремленные на нас.
— Я хочу показать тебе страну, где родился и вырос. Хочу показать места, где небо такое же синее, как самая яркая краска в палитре. Хочу пройти с тобой босым по прибою и вдыхать сиреневую горечь лаванды.
Наверное, если бы он поцеловал меня на глазах у всех, это и то не было бы так… сумасшедше-остро. Правда, сейчас в его глазах не было ни капли сумасшествия, только нежность. Так не свойственная ему, надежно запертая под тем, что он привык считать своей второй сутью, и от этого еще более пронзительная. Не представляю, почему Эрик решил сделать это сейчас, но для него, столько лет отвергавшего мир и людей, это наверняка было настоящим испытанием.
— Я хочу сделать тебя счастливой, Шарлотта. Самой счастливой женщиной в мире, хочу объехать с тобой весь мир, чтобы снова и снова возвращаться туда, где мы будем засыпать и просыпаться. Вместе.
— Эрик, остановись, — прошептала я еле слышно. — Тебе вовсе необязательно…
— Обязательно, — произнес он. — Мне нужно сказать тебе то, о чем я так долго молчал. О том, что ты заслуживаешь гораздо большего, но ты рядом со мной. О том, что ты самая прекрасная и самая светлая девушка в мире, которая почему-то выбрала меня. О том, что даже если бы я мог о тебе мечтать, я бы никогда не придумал тебя более светлой и удивительной, чем ты есть. Просто потому, что никогда не верил в то, что такое возможно.
Раздался женский вздох, и я растерянно осознала, что он принадлежит не мне.
— Я не смогу исправить того, что сделал, но я могу сделать наше будущее таким, как ты пожелаешь. Таким, каким ты его заслуживаешь.
Прежде чем я успела что-то ответить, он обошел скульптуру, не размыкая наших рук. Свободной достал из кармана пальто коробочку, раскрыл, и у меня потемнело перед глазами. Должно быть, от сияния камня на обручальном кольце: солнца сейчас не было, но раскрывшемуся изумрудными лепестками цветку он был совершенно не нужен. Грани камня впитали свет снега, впитывали свет отовсюду, отражая его: на миг даже показалось, что вокруг стало ярче.
— Становись моей женой, Шарлотта, — произнес Эрик, глядя мне в глаза.
И я поняла, что меня не держат ноги.
Нет, ноги меня не держали весьма натурально: голова закружилась, и я бы просто села на лед, если бы он меня не подхватил.
— Я выйду за тебя, Эрик, — сказала громко.
Гораздо громче, чем могла себе позволить по этикету.
Просто голос сорвался, наверное, но даже мой голос утонул в овациях, донесшихся отовсюду. Не сразу поняла, что эти овации — в наш адрес. И уж тем более не сразу поняла, почему руку обожгло холодом, а когда поняла, замерла.
Вот так, лицом к лицу.
Улыбка в его глазах для меня была гораздо ярче, чем блеск камня, поэтому я едва взглянула на кольцо, которое он надел мне на палец. От поцелуя, на холоде зимы опалившего костяшки жаром, по телу прошла дрожь. Не ледяная, в его руках моей ладошке холодно не было, а дикая, горячая, как пламя в камине. Возможно, именно поэтому сейчас я чувствовала себя как маленькая печка. Щеки горели, уши тоже, и подозреваю, не только от прикосновения руки к руке.
Мне казалось, что сейчас я открою глаза и проснусь, но сон все не заканчивался.
Он длился, длился и длился, я смотрела на Эрика, не в силах пошевелиться. Нас поздравляли совершенно незнакомые люди, и эти незнакомые люди подходили к нам, чтобы коснуться моего запястья или пожать руку моему мужчине.
Моему мужчине…
В моем мире такого просто не могло быть, равно как не могло быть уверенных, сильных объятий, из которых (несмотря на множество собравшихся вокруг) мне не хотелось высвобождаться.
Смущения не было, было только тепло.
А еще звонкий голос Хлои, ворвавшийся в наше странное совсем не уединение:
— Мисс Руа, поздравляю!
Именно он заставил меня вытряхнуть себя из оцепенения и повернуться к девочке. Дарен тоже стоял рядом с родителями, серьезный, собранный, просто маленькая копия отца.
— Спасибо, Хлоя, — прошептала, чувствуя идущее от сердца тепло.
— Поздравляю, — улыбнулась Луиза.
— Поздравляю, — сухим эхом отозвался ее супруг. — Я пришлю вам приглашение, Орман. Подумайте, время еще есть.
Эрик только едва уловимо приподнял бровь, и я, понимая, что что-то не так, поспешила попрощаться.