Цезарь: Крещение кровью
Шрифт:
Через болото проходила короткая дорога к автобусной остановке на Волоколамском шоссе. Междугородные, да и вообще все рейсовые автобусы не заходили в деревню, рас-положенную в пяти километрах от болота. Существовала объездная дорога — четырнадцать километров до автострады. А через болото получаюсь семь. Вот и пришлось прокладывать мостки, чтобы люди не гибли, оступившись на узкой стежке.
Мостки оказались удачной идеей, и местным жителям понравились настолько, что они сами следили за сохранностью шатких конструкций. Весной и осенью болото напоминало озеро, разбухая от талой и дождевой воды. Окружала это озеро непролазная грязь, и местные жители по собственной инициативе
Вот эту топь Саша и облюбовал в качестве кладбища для своих личных врагов. Он не один вечер ломан голову над способом казни; месть — штука тонкая, убивать из мести быстро и безболезненно нельзя. С другой стороны, мысль о физических мучениях мало привлекала его. Дело не в гуманности — которой Цезарь был лишен, равно как и совести — и не в мысли, что так он ничем не будет отличаться от Хромого. Его не волновало, на кого он будет похож, но физическая боль вызывает шок, отупение, потерю сознания. Что это за казнь, когда одуревший от боли приговоренный уже ничего не чувствует и не понимает?
Месть должна быть бескровная, медленная и мучительная. Он хотел обречь Рамовых на что-то такое, чтобы они, умирая, видели друг друга и палача, чтобы понимали, что спасение не придет, чтобы до последней секунды находились в сознании. Чтобы не чувствовали боли. Сначала он хотел закопать их живьем в землю, но передумал — тогда никто никого бы не видел. Все варианты восточных казней он отверг сразу: китайцы, безусловно, весьма изобретательные палачи, но их казни рассчитаны на длительное время и требуют специальных технических приспособлений. Саша не хотел возиться дольше двадцати минут. Была еще одна причина, которая сильно осложняла его выбор: он не хотел убивать их своими руками, ему было противно даже прикасаться к ним. Вот если бы они сами или почти сами умерли... Как ни странно, он быстро решил казавшуюся неразрешимой задачу.
Болото. Гиблое, топкое болото. Их надо было только загнать туда, а все остальное трясина сделала бы сама. Что особенно прельщало Цезаря — смерть от воды считается безболезненной, но далеко не мгновенной. Человек живет под водой несколько минут, уже выпустив весь воздух, когда в легкие попала вода. А болото — штука хитрая, жертвам даже руки не надо связывать, оно и так не выпустит их. Пусть побарахтаются, попаникуют — от этого ничего не изменится.
Ну, а найти нужную вещь очень легко, если знаешь, что искать. Валерка припомнил, что километрах в пятнадцати отдачи его родителей было какое-то болотце. Волоколамское шоссе, почти на границе Московской области; съездили, посмотрели, признали годным. Соколов в десять секунд придумал название и все необходимые характеристики на-селенному пункту, куда надлежало выселить Рамовых, за ночь нарисовал купчую на дом на главной улице... Хорошо нарисовал, если не знать, что фальшак, то и не отличишь без приборов. Мишка к подделке документов относился, как художник, — что ни работа, то произведение искусства.
ВДВ вызвался быть проводником. Саша не собирался растягивать казнь на целый день, но его ребята возмутились: как это так, они же тоже имеют право помучить Рамовых. Ведь оба брата вне закона, соответственно, принадлежали всей команде. Они хотели поохотиться на людей. Погонять их вволю по лесу, попугать. Убить — право Цеза
Ря, но никто не мог запретить его людям побаловаться. Обложить
Небо все быстрее затягивалось низкими свинцовыми тучами. Сразу потемнело, похолодало, налетел резкий пронизывающий ветер. На доски упали первые тяжелые капли дождя. Саша выругался сквозь зубы, еще раз оценивающе взглянул на тучи: непохоже, чтобы ливень был кратковременным. Скорее всего до ночи, если не до утра, зарядит. Он поежился, сплюнул; так и знал, что парни до дождя дотянут. Мокни теперь... М-да, неприятно. Но не уходить же из-за этого!
...Дождевые капли мерно стучали по листьям деревьев. Андрей, скривившись, посмотрел на небо, затем толкнул локтем Яковлева:
— Цезарь нас самих утопит. Он же сказал, чтобы мы до дождя успели.
— А мы здесь при чем? Это не мы игрушки затянули, это дождь раньше времени начался. Вообще, что это за ориентир — дождь? Кто его знает, когда он точно начнется? Может, его вообще не будет. — Яковлев помолчал, потом с хищным оскалом вытащил из-за пояса сложенный пастуший бич. — Ладно, погнали их.
Рамовы мало походили на людей. Одежда превратилась в лохмотья, с головы до ног они были покрыты ссадинами, дыхание стало тяжелым, как у загнанной лошади. Они больше не прятались, не дергались, когда в землю у ног впивались пули. Им было все равно — пусть застрелят. Молча стояли они под деревом, глядя на окруживших их преследователей. Ждали смерти, но она не входила в планы охотников.
Они устали бояться. Всему на свете есть предел. Они знали, что их завели в засаду, знали, что не доживут до полуночи, но бесконечное бегство от неутомимых беспощадных палачей притупило даже панический страх смерти. У них не было смелости и сил поднять голову и посмотреть в лицо медленно подходившим молодым жестоким парням. Младший Рамов отвернулся, по-женски закрыв лицо ладонями. Старший не мог терпеливо дожидаться.
— Волки... — еле выговорили его запекшиеся губы. Голос сорвался в яростном вопле: — Ну, кончайте, волки? X... ли ждете?!
Охотники остались равнодушны к бессильной злобе приговоренных самосудом. Один, с пронзительно-ледяными глазами, отвел назад руку, будто замахиваясь, чтобы бросить камень подальше — чуть присев и отклонившись назад, опустив кисть руки почти до земли.
— Получайте, козлы!
Бича они не видели. Казалось, свист — просто звук — разрезал пелену дождя, ядовитая боль обожгла ляжки стоявших у дерева, разорвав остатки брюк и оставив ярко - красные полосы на коже. Боль придала сил обреченным, а вместе с силами вернулся страх. Тоненько взвизгнув, младший кинулся наутек, ведомый лишь безрассудным желанием убежать, спастись. За ним рванул и старший.
Им оставили лишь один путь. Рамовы не знали, куда ведет размокшая тропинка. Они падали, не удерживая равновесия на скользкой глине, но поднимались и бежали вновь. Вперед — позади была боль. Они бежали не от смерти — от боли. Опушка; они продрались сквозь кустарник на луг. Зеленый луг, раскинувшийся на берегу озера; густая зеленая трава подступала к самой воде... Им не дали перевести дух — вновь послышался жуткий свист, и бич прошелся по спинам и ягодицам. Подпрыгнув, они бросились вперед — на хлюпающие под ногами доски, на ненадежные мостки, перекинувшиеся через красивое озеро.