Цезарь: Крещение кровью
Шрифт:
— Кто там?
— Это я, Валера.
Она защелкала замками, приоткрыла дверь; Валера заметил, что цепочку она снимать и не подумала, оставила щелочку, чтобы удобнее было говорить, и все.
— Что случилось?
— Вы забыли одну вещь в моей машине...
— Утром бы отдал. Зачем ночью-то...
— Утром мне некогда будет.
— Ну вечером или потом, когда тебе удобнее будет. Мы же не последний раз видимся.
Сашке надоело слушать их препирательства у полуоткрытой двери.
—
— А это кто? — ахнула Ника, только тут заметившая, что Валера приехал не один.
Ничего больше она сказать не успела — Сашка вышиб дверь. Звенья дверной цепочки выдержали удар, но болты, которыми она крепилась к косяку, были вырваны с корнем. Створка двери задела Нику, она коротко вскрикнула, но крик был подавлен, что называется, в зародыше — Сашка профессионально зажал ей рот.
— И чего ты топтался у двери, не понимаю, — с улыбкой сказал он Яковлеву. — Как будто не умеешь входить туда, куда тебя не пускают. Это Фатюшина?
— Нет, — ответил Валера.
На шум вышла Лена, зябко кутаясь в халатик.
— Что здесь происходит? Что... — Ее голос сорвался, когда она увидела Матвеева. — Сашка?...
Он бросил Нику, шагнул... Валера отвернулся, чтобы не быть свидетелем душераздирающей сцены. Невозмутимо закрыл дверь, сказал перепуганной Нике:
— Не обращай на него внимания. Он у нас бешеный.
Ника никак не могла прийти в себя, ошалело глядя на
Подругу, разрыдавшуюся на Сашкиной груди.
— Это кто такой? Парень ее?
— Брат.
— Ага, брат... А дверь зачем вышибать? Так нельзя сказать?
— Ника, я же говорю — он бешеный.
Лена, вернее, Наташа ушла в комнату. Ника с нескрываемым ужасом смотрела на Сашку, а тот с издевкой стал извиняться:
— Простите, девушка, ошибочка вышла. Но я не люблю, когда меня маринуют под дверью, а потом еще и крик поднимают.
— А-а, понятно... — Растерянная Ника на всякий случай отошла от него подальше. — Значит, ты — ее брат. Не тот, которого за изнасилование на семь лет посадили?
Сашка удивился.
— Насколько мне известно, я — ее единственный брат. Но никогда не сидел. Тем более — по 117-й.
— Ну, как же... Мы же ездили к вашим родным на «Домодедовскую», к отчиму и дяде... Отчим весь из себя набалатыканный, фу-ты-ну-ты-пальцы-гнуты, весь татуированный, крутой — куда деваться. И он сказал, что работал баландером, так, кажется, и видел тебя в Бутырке. Такие гадости рассказывал!
— И давно это было? — насторожился Сашка.
— Перед Новым годом. Знаешь, мы еле унесли ноги оттуда.
Саша переглянулся с Валерой:
— По моим расчетам, ему еще сидеть и сидеть. С чего бы это его раньше выпустили? Ладно, потом разберемся.
— Так ты не сидел? — не отставала Ника.
—
— А где ж ты был все это время?
— Дома, естественно. Я давным-давно живу в другом месте.
Из комнаты выглянула уже одетая Наташа.
— Саша, ты еще четверть часа подождешь?
— Можешь не особо торопиться. Институт я в крайнем случае прогуляю, а на работу мне только вечером.
— Да, но ей-то на работу с утра! — возмутилась Ника.
— На какую? — удивился Сашка. — Какая может быть работа, если мы друг друга четыре с половиной года не видели?
— Но ее же уволят за прогул...
— Значит, не будет работать, вот и все. И хватит с нее этого безобразия — какая-то работа, наемная квартира... Я своей сестре не позволю вести такой образ жизни.
В предвкушении расставания с подругой Ника заметно погрустнела и наверняка жалела, что у нее нет такого брата. И даже постоянного приятеля нет. Она с надеждой взглянула на Валеру:
— Забираете ее? А меня хоть изредка навещать будете?
— За себя не отвечаю, — пожал плечами Валера. — У меня времени нет.
Ника все поняла и ушла помогать Наташе собираться. Валера скривился — он терпеть не мог, когда женщина натягивает на себя самую жалкую из всех имеющихся в ее распоряжении личин.
Сашка прислонился к стене, закрыл глаза.
— Яковлев, — негромко позвал он. — Я тебе медаль выдам. Золотую. Большую, чтобы ты ее только волоком таскать мог. Я ж Наташку пять лет мертвой считал, даже урну с пеплом в Москву перевез... — он засмеялся. — Господи, я не верю ни своим глазам, ни своим ушам... Валер, я не сплю?
— Не знаю. Я не сплю точно, потому что спать мне очень хочется.
— Да? — Сашка прошелся по коридору. — Нет, но бывает же такое! Пять лет я думал, что ее больше нет, пять лет почти каждую ночь видел ее в кошмарных снах... Все, самое главное — она жива и здорова. Но тебе, Яковлев, я этого не забуду. Я в долгу перед тобой.
— Спасибо. Позволь тебе напомнить: кто-то когда-то поступил вопреки установленным им же законам, послушавшись интуиции и оставив мне жизнь. Будем считать, что я вернул долг за Воронеж.
Сашка смотрел на него с изумлением:
— Ну, Яковлев, ты даешь... Более странных людей я еще не видел.
— Саш! — позвала Наташа из комнаты, и голос ее был растерянным. — Слушай, эти сборы — дело долгое. Тут и зимние вещи, и все такое... У меня просто все валится из рук. Может, я потом их соберу?
— Наташа, я же тебе сказал: бери только то, что тебе дорого. Что тебе нужно как память, просто любимые вещи. Игрушки, безделушки, фотографии — то, что для тебя представляет ценность и с чем ты не хочешь расставаться. Все остальное купим.