Чаша отравы
Шрифт:
У Наташи замерло сердце. Но, по крайней мере, Максим жив... Это самое главное.
Сволочи змагары. Выродки проклятые. В первый же день... подумала она.
Доктор вздохнул и сказал:
— Я ведь знаю Максима Григорьевича, правда, заочно. Мой учитель, Валентин Макарович, говорил, что у него два внука — Александр и Максим... Фото, помню, показывал — Максим на присяге, в начале срочной службы. А потом внезапно ушел, через полгода, супругу всего на год пережил. Светлая память им обоим, работали до последнего. Такая потеря... Прекрасные люди были. Врачи с большой буквы. Множество людей спасли... раненых «афганцев» в свое время...
— К сожалению, не довелось быть с ними знакомыми, я встретила Максима полтора года назад, когда их уже не было... — грустно произнесла девушка. — Спасибо... спасибо вам... — Когда можно с ним увидеться?
— Днем, очевидно... Сейчас в любом случае нельзя, он еще не пришел в себя.
— Спасибо, — еще раз поблагодарила Наташа.
Повернулась к отцу, обняла его и расплакалась.
— Вань, а что вообще в Белоруссии происходит? — поинтересовался Дашкевич у Смирнова. — Ты историк, философ, политолог, экономист, юрист... правильно? Твое мнение? Я уже запутался. Одни одно говорят, другие другое...
— Отвечу без лакировок: фашистский мятеж, — уверенно произнес Иван.
— Именно фашистский? — возразил Денис. — Есть и те, кто нынешний режим в Белоруссии называет фашистским. Я это не утверждаю, но такое мнение есть. Там довольно жестко подавляют оппозицию, вообще, говорят, слова лишнего нельзя сказать.
— Ну, так понятно, что и такие ярлыки будут вешать. В оппозиционных каналах, особенно сейчас, когда всё бурлит, иного и нельзя встретить. Но надо смотреть, кому что выгоднее. Важно, кого подавляют. А подавляют только противников власти, по сути, выступающих за то, чтобы общество разделилось на тех, кто грабит, и тех, кто отдает грабителям последнее. Как говорил Ленин, за каждым политическим действием нужно уметь видеть интересы того или иного класса. Есть только два класса — собственников и трудящихся. Первые распоряжаются личными судьбами, трудом других, созданными ими богатствами, направляют своей волей развитие общества по тому пути, который лично, в шкурном понимании, считают нужным.
— Но они, со своей стороны, управляют, сплачивают всё общество в одно целое, действующее как единый механизм, — сказал Игнатенко.
— Да, есть такое, это объективная функция господствующего класса, вытекающая из общественного характера производства и разделения труда. Да и просто с обыденной точки зрения, представители правящего класса на всех уровнях вырабатывают решения по производству и распределению, проводят их в жизнь, не допуская разброда, разруливая конфликты интересов, в основном по принципу «кто победил, кто оказался сильнее или договорился, тот и добивается своего». Проблема заключается в том, что, как я уже сказал, они делают это не в интересах всех совокупно, а исключительно в интересах себя лично, узкой прослойки. То есть общество трудится, а плоды труда пожинают только господа. В марксизме это называется противоречием между общественным характером производства и частным характером присвоения. При классовом обществе одни люди фактически должны становиться почвой, удобрением для удовлетворения прихотей и похотей других. И не лучших объективно, не победителей некоего соревнования, а просто тех, кому отведена такая роль исходя из уже имеющегося капитала, связей, родственного положения. И это происходит несмотря на то, что те, кому выпало стать топливом, фактически обладают тем же потенциалом творить новое, что и те, кого они вынуждены подпитывать. Это недопустимо. Так было на многие тысячелетия, но пламя Октябрьской революции растопило лед, и весь мир увидел, что можно и нужно жить по-другому.
— Хм... — произнес Денис. — То есть при советском строе не так было?
— Да, впервые в истории... Хотя, строго говоря, не впервые, были в разных частях света в разные эпохи прототипы, но полноценный социализм построили только у нас... В нашей стране сделали так, чтобы все люди служили на благо всех и каждого в равной мере. Этого удалось добиться тем, что все богатства страны обратили на пользу всего народа. Фактически все граждане стали равноправными собственниками всех средств производства — как единого целого. Благодаря этому голод и нищета больше никому уже не грозили. Я не беру период экстремальной перенастройки экономики и сельского производства, а также войны, послевоенной разрухи, форсированного создания ядерного и ракетного оружия — а именно обычное, «итоговое» состояние, которое мы получили уже при Брежневе. Последние десятилетия социализма. У людей всё было — и уровень жизни всех только рос, а не падал. У всех было жилье, гарантированная работа, все могли учиться и повышать квалификацию. Медицина — насколько это позволял технологический уровень — была доступна всем, то есть не было такого, чтобы одному было что-то доступно, а другому нет, потому что первый богат, а второй беден. Росли стандарты потребления, интеллектуальный уровень. Наука вырвалась на самые передовые рубежи. Это и означало, что равное совладение работало на весь народ, а не каких-то немногочисленных «баловней судьбы». Вы вообще как относитесь к такой модели?
— Положительно, — сказал Денис.
— Тоже, — добавил Гена. — Вопрос только в практике.
— На практике получилось очень многое. А с учетом того, из какой дыры пришлось стартовать в 1917-м — удивительно много удалось. Напомню, что в Первую мировую войну не большевики Россию втянули, они ее вытащили оттуда. А Великая Отечественная, погубившая десятки миллионов и полстраны превратившая в руины. А необходимость выделять значительную долю бюджета на оборону. СССР не грабил остальные страны, как Западная Европа и США. И, тем не менее, он всё догонял и догонял американцев. По многим показателям успел догнать или почти догнал. Это что — разве не практическое доказательство правильности того пути? Неправильным он видится только тем, кто имеет реальную возможность возвыситься над другими, стать господами, чтобы у него было в тысячу раз больше, чем у обычного человека. Но ведь мы
Денис и Геннадий согласились.
— Ладно, вернемся к Белоруссии, — сказал Дашкевич. — Почему ты за Лукашенко?
— Потому что он, его правительство уже несколько десятилетий своей волей делают так, чтобы отступление от социализма было минимальным. Там не было обвальной приватизации, там экономика в целом работает на народ, на его нужды. Там ожидаемая продолжительность жизни выше, чем в той же России или на Украине. Там нет олигархов. Нет замаскированного под государственный консолидированного частного сектора, как у нас, как в среднеазиатских деспотиях типа Туркмении или Узбекистана.
— Это что значит? — поинтересовался Дашкевич.
— Это когда ядро экономики формально принадлежит государству, но фактически хозяйские бонусы с него имеют частные лица, кланы, а не весь народ. Через неадекватные зарплаты от сотен тысяч до сотен миллионов в месяц. Через выведение денег лично себе посредством контрактов, заведомо невыгодных для управляемой организации в целом. Распилы, откаты, освоения. Верхушку можно представить себе как коллективного капиталиста, и в рамках этой схемы допуск конкретного лица к кормушке определяется далеко не всегда формальным наличием акций в собственности. А просто постом, местом в системе, в клановой расстановке. А активы — даже если формально частные, переплетены тысячами нитей всевозможных интересов. И уже непонятно, какую роль играют собственники таких частных активов, если они встроены в систему. Скорее, просто заведующие над активами.
— Слушай, а ведь верно. Насчет переплетения, — вспомнил Денис. — Когда я еще работал в СМИ, мне попалось исследование, кажется, швейцарских ученых. Не знаю, имеет ли это отношение к тому, о чем мы говорим, но они проанализировали, кому что принадлежит в западном бизнесе, ну, все эти крупнейшие ТНК, банки, холдинги. И показали, что фактически это тот же самый клубок взаимных инвестиций и участия.
— Молодец, что вспомнил, — сказал Иван. — Это имеет как раз прямое отношение. У них капитал консолидируется, то есть становится единым, вот таким способом, как бы естественным. Зачатки этого разглядел еще Ленин. Он указывал, что стадия империализма характеризуется слиянием промышленного и банковского капитала. Таким образом формируется финансовый капитал и выделяется субъект управления — финансовая олигархия. А это было больше века назад. Теперь, особенно после того, как ядро мирового империализма после Второй мировой войны обрело единство, с доминирующей страной-центром в лице США, процесс стал трансграничным. И получился консолидированный транснациональный клубок. Где отдельные ТНК — не суверенные субъекты, а всего лишь активы, пусть и имеющие собственные интересы, конечно, на уровне отдельных пулов акционеров, менеджмента... но их интересы подчинены уже этому клубку в целом, транснациональному конгломерату. Все конкретные корпорации — это в конечном итоге лишь щупальца уже консолидированного капитала. Процесс всё идет и идет, он ни на день не прекращался на протяжении этих десятилетий, и будет идти еще десятилетия, если какой-нибудь катаклизм его не остановит. Этот клубок глобального консолидированного империализма осваивает, а проще говоря, пожирает другие страны, в том числе постсоветские, а также страны развивающиеся. С той или иной степенью успешности. Коллективно. Через взятие безвозвратных займов, через печатание единой мировой валюты — долларов, через монополию на ряд высоких технологий, через присвоение полезных ископаемых за заведомо малую цену. Согласны?
— Да, — откликнулись оба.
— А теперь возвращаемся к термину «фашизм». Вспомним, что сказал Георгий Димитров, лидер болгарских коммунистов, которого нацисты ложно обвинили в поджоге рейхстага. Помните такое определение — фашизм это диктатура финансового капитала?
— Кажется, да, — произнес Игнатенко. — Помню, в интернете читал.
— Да, тоже смутно помню, — сказал Дашкевич.
— Так вот... В общем-то, это правильное определение. Но я бы его уточнил, исходя из исторического опыта последующих десятилетий. Фашизм — это диктатура консолидированного капитала. Капитала, развитого до высшей стадии. Консолидация и монополизация капитала — объективный и естественный процесс. Каким путем это происходит — вторичный вопрос. Или это «мейнстримный» путь, присущий ядру мировой системы капитализма. Через образование финансового капитала и выделение олигархии, через транснациональное переплетение владением активами ТНК и инвестфондов. Или же субъектом фашизма, ведущим звеном, локомотивом в процессе консолидации становится некая идейно-политическая структура — как в муссолиниевской Италии, гитлеровской Германии. В иных странах, причем независимо от их размера... скорее на тот момент не слишком развитых по сравнению с такими, как Британия и США... тоже выделялось консолидирующее капитал ядро. В виде монархии, национал-идеократических диктатур, боярского олигархата, военной аристократии — или сочетания перечисленного. Именно наличием такого ядра и объясняется, что Польша, Финляндия, Венгрия, Болгария, Румыния, Эстония, Латвия и Литва стали фашистскими. Чехословакия же, где такого ядра не было, где развитая буржуазия полностью взяла власть в свои руки, оставалась формальной демократией до гитлеровского поглощения. Испания после победы мятежа Франко встала, разумеется, в тот же фашистский ряд. Похожую систему мы видим в Латинской Америке. Классический пример — семейство Сомосы. Режим Пиночета. Да, на тот момент, в двадцатом веке, этот процесс имел национальное измерение, если не считать, конечно, прямых поглощений одних стран другими в ходе войн. Ныне, как мы видим, система стала уже транснациональной.