Чаша страдания
Шрифт:
Больше года происходили вечерние сборища у Нины, и шум очень раздражал подозрительных соседей. Некоторые пытались подслушать у двери, о чем они там столько шумят и спорят. В послевоенные годы стали подпольно исполняться песни нового содержания, сатирически изображающие советскую действительность. Их авторов еще никто не знал, и магнитофонных записей в быту еще не было, но молодежь научилась записывать эти песни примитивным способом, на старой рентгеновской пленке, и крутить как пластинки. Несколько раз соседи слышали сквозь шипение звуки музыки и голоса ребят, подпевающих со смехом:
Со двора подъезд известный Под названьем «черный ход». ВВсех слов разобрать за закрытой дверью не могли, но упоминание усов казалось подозрительным. На чьи усы это намек? Почему «желтый глаз горит»? У товарища Сталина тоже усы и глаза желтоватого оттенка. Когда песня доходила до конца:
Оттого-то, знать, невесел Дом, в котором мы живем… Надо б лампочку повесить — Денег все не соберем [42] , —ребята начинали дружно хохотать и повторять: «Надо б лампочку повесить — денег все не соберем». Подслушивавшим это казалось уже совсем подозрительным: чего они хохочут, что значит — «невесел дом, в котором мы живем», на какую такую «лампочку» намекают?
42
Стихи Булата Окуджавы.
Нине приглянулся курчавый студент Алеша Гинзбург. Он держался немного особняком, но всегда здоровался с ней, приятно улыбаясь. В круг гостей на ее «суаре» он не входил. Про него ходил слух, что он сын министра, но он вел себя и одевался скромнее других, не пижонил, как многие, был со всеми приветливым. Она исподволь наблюдала за ним — у него была мягкая и осторожная походка, говорил он тоже мягко и как бы взвешивая слова. На фоне других ребят Алеша Гинзбург выделялся приятным благородством поведения. Нина почувствовала в нем какую-то сдержанную силу. Странно было, что он не заводил близких отношений с ребятами, не ухаживал за девушками. Кто-то говорил, что он хороший поэт. Нина мечтала заполучить его в свою компанию, ей хотелось, чтобы он воспевал ее в стихах, а может быть, и… А почему нет? Она знала силу своих чар.
Однажды на занятиях зашел разговор о русском национальном характере и его типичной черте — безалаберности, описанной чуть ли не всеми классиками литературы. Спросили Алешу Гинзбурга:
— Что ты можешь сказать об этом?
Немного помолчав, он скромно ответил:
— У меня есть стихи на эту тему.
— Прочитай — любопытно послушать.
Он читал слегка напевно, как все поэты:
РУССКАЯ БЕЗАЛАБЕРНОСТЬ Педанты всех стран — ЗаИ мысли, и их выражение были необычными. Нина слушала, пуская в ход свою наигранную мимику: то опускала глаза, то удивленно поднимала брови, то хлопала ресницами, то улыбалась, то опять становилась серьезной. Ребята принялись горячо обсуждать — правильно ли он написал, все ли выразил. Но Алеша не слушал, а только смотрел на Нину. Ему хотелось знать ее мнение, но он стеснялся спросить. Немного погодя она сама подошла к нему:
— Алеша, ты гениальный поэт!
Он смутился: даже при обычной для молодого поэта самовлюбленности, такого он не ожидал.
— Ну уж — гениальный. Скажи проще: тебе понравилось?
— Я потрясена.
И тогда она стала агрессивно охотиться за ним: садилась на лекциях рядом и показывала свои красивые коленки, а в общих разговорах звонко и немного развязно смеялась, привлекая его внимание. Когда он смотрел на нее, она играла глазами, зная: в такие моменты оторвать от нее взгляд трудно.
И Алеша влюбился, влюбленность ударила ему в голову впервые в жизни. Как любая первая любовь, она была безумной. Он и раньше был робок с девушками, целовался всего с двумя-тремя, да и то больше из любопытства. Его все больше тянуло испытать сексуальное наслаждение, но, влюбившись, он стал еще более робким. Нина чувствовала, что с ним происходит, и решила вдохновить его чувство. Она начала издалека:
— Алеша, конечно, ты умеешь писать стихи. А что ты чувствуешь, когда пишешь?
— Что чувствую? Наверное, поэтическое вдохновение.
— А что это такое — вдохновение?
— Как тебе это сказать? Это какой-то импульс особой энергии. Лучше всего об этом написал поэт Самуил Маршак:
У вдохновенья есть своя отвага, Свое бесстрашье, даже удальство. Без этого поэзия — бумага И мастерство тончайшее мертво.Нина кокетничала:
— Но кроме вдохновения поэт должен еще уметь передавать чувство, — и добавила, понизив голос: — Ты уже испытывал настоящую любовь?
Алеша страшно смутился, покраснел:
— Настоящую — что ты имеешь в виду?
— Ну ты знаешь — настоящую…
— Н-н-нет, — он не хотел врать.
Она опустила ресницы и, еще понизив голос, сказала:
— А я испытала. Очень сладкое ощущение.
Алеша совсем потерялся: почему она в этом призналась, может быть, хотела сказать, что готова отдаться ему?
Хитрая и опытная Нина вдруг приблизилась к нему так, что он почувствовал ее упругие груди:
— А мне ты не хочешь написать стихи? Только с чувством.
Алеша замер от ощущения близости, тихо ответил:
— У меня есть стихи, посвященные тебе.
— Правда? Ты уже написал мне? Почему?
— А вот прочтешь, тогда поймешь.
Ей очень хотелось прочитать сейчас же, но у него не было их с собой. Он аккуратно переписал их на лекции и отдал ей два листка в конце дня, на прощание. Ложась спать, она взяла стихи и прочитала: