Человечность
Шрифт:
Он принес в землянку туго набитый вещмешок с продуктами. Женщины принялись готовить ужин, а он сел за письмо. Таня не отходила от него и без умолку разговаривала. Лида помалкивала, но ей тоже хотелось заговорить с Женькой-пулеметчиком, о котором в лесных поселениях рассказывали были и небылицы.
— А тебе бывает страшно? — спросила она.
— Еще как.
— Вот и неправда. Все говорят, ты ничего не боишься.
— Боюсь. Я и тебя боялся.
Лида впервые улыбнулась ему открыто и незащищенно, и он заметил, что она тоже похожа
В письме он сообщил главное: жив, здоров, партизанит в брянских лесах. Матери и Шуре этого будет вполне достаточно. Еще он добавил: «Мама, как видишь, со мной ничего не случилось и не случится впредь. И если я вдруг опять надолго замолчу, не тревожьтесь: я ведь в немецком тылу. И знай, мама, я не один: со мной Ольга. Сейчас мы отдыхаем в землянке. Здесь ее мать, Ирина Тимофеевна, и сестры Лида и Таня. Мама, я и Ольга — это навсегда. Нет ли каких вестей о Саше? Обо мне не беспокойтесь. Женя».
Он предложил письмо Ольге, но она покачала головой:
— Пусть они прочтут первыми…
Вечером все долго сидели у печки. Было тихо, уютно, и война отступила в небытие. А потом были три ночи с Ольгой, промелькнувшие, как мгновенье.
И последующие дни пролетели слишком быстро. Позади остались и заставы, и брянские леса, и Старая Буда. Крылов снова сидел на санях, а Борзов гнал кобылу вскачь.
— Чертяка шальной! — возмущался с задних саней Максимыч.
Все повторяется, но уже не бывает прежним.
— Правее стегани! — кричал Борзов. — Так их!..
Лошадь галопом ворвалась в село, пронеслась до противоположного края. Крылов яростно надавил на спусковой крючок.
— В самую точку! — Борзов остановил лошадь. — Хозяюшка, воды!
Крылов напился, вытер потный лоб тыльной стороной ладони:
— Ну что — перезимовали?!
— Кончился Лузгин, весь вышел! — смеялся Борзов.
— Чертяка, загонишь кобылу — голову сниму! — ворчал Максимыч, а на лице у него была довольная улыбка. — За мной поедете и чтобы ни гугу, как мыши!
Но и это кончилось. Стремительно побежали дни. Отряд возвратился в Старую Буду. Лошади едва успели отдохнуть с дороги, как начались необычные приготовления к дальнему походу.
Приближался фронт. Немцы отступали, с востока надвигалась Красная Армия.
13
НА ПОВОРОТЕ СУДЬБЫ
В Старой Буде царило оживление. Все чувствовали: наступают особые дни, и радостные, и тревожные. Близился конец оккупации, но и приближались регулярные гитлеровские войска, а их не удержать партизанскими заставами. Над лесным краем нависла смертельная опасность.
Спасение тысяч людей зависело от того, насколько стремительным будет продвижение частей Красной Армии. Партизаны должны были решить две главных задачи: обеспечить безопасность Малой Земли и помочь наступающей Красной Армии.
Часть партизан оставалась на месте, а большой сводный отряд уходил к линии фронта.
Крылов простился с Ольгой.
Лошади
Вел сводный отряд капитан Фоменко, а роту — Силаков. Взводом командовал незнакомый партизан.
На сердце у Крылова было тяжело. Перед глазами стояла Ольга. Ему не ехать бы, остаться в Старой Буде, но он не имел права остаться, а Ольга не имела права ехать с ним, не могла оставить мать и сестер.
Перед отъездом отряда она спросила у Фоменко, вернутся ли партизаны в Старую Буду.
— Не знаю, Оля. Попытаемся вернуться… если можно будет: мы ведь здесь еще нужны.
По дороге на Дмитровск-Льговский отступали немецкие войска. Сводному партизанскому отряду было приказано задержать их.
Оставив в лесу лошадей, партизаны заняли позиции в селе, метрах в двухстах от дороги, и обстреляли гитлеровцев из винтовок и пулеметов. Эта попытка дорого обошлась отряду: через час село было в огне, а партизаны отходили к лесу. Танки и орудия били по ним не переставая.
Фоменко опять посадил людей в сани, и партизаны еще сутки петляли по округе. Этот рейд совсем не был похож на лихие партизанские набеги из Старой Буды: теперь партизан всюду встречал плотный огонь фронтовых частей.
Потом партизаны спешились, и Фоменко в темноте повел их к какому-то неведомому населенному пункту. Шли по бездорожью, по уплотнившемуся от дневных оттепелей снегу, спускались в овраги, брели в чаще леса. Бурлак, шагавший рядом с Крыловым, нес сумку с пулеметными дисками.
— Федя, а что с Ильей?
— Говорят, куда-то с Фоминым уехал.
Крылов завидовал Антипину: тот остался в Старой Буде.
На рассвете вышли, наконец, к цели. Отряд тихо, цепочкой по одному, потянулся лощиной параллельно населенному пункту. Потом Фоменко остановил головную роту, повернул всех к селу. Начали подъем вверх. Снег утрамбовало теплом и заморозками, и ноги не проваливались, почти не оставляли следов.
— Партизаны, впере-ед!
Первая атака, в которой участвовал Крылов. Цепь утрачивала однолинейность, приобретала глубину и надвигалась на избы, откуда навстречу партизанам летели белесые и желтоватые шары. Они вспыхивали и исчезали в мгновенья. Крылов будто со стороны замечал множащиеся темные пятна тел на снегу, и, оттого что он смотрел на себя и на партизан со стороны, ему казалось, что шары не имели никакого отношения к нему самому. Потом партизаны достигли окраины, а с другой стороны, им навстречу, в село входили красноармейцы. Все кричали от радости и возбуждения, Крылова кто-то обнимал, и он кого-то обнимал, понимая, что случилось нечто необыкновенное, праздничное, испытываемое им впервые.