Человек, который принял свою жену за шляпу
Шрифт:
Я уже писал о таких парадоксах, они меня всегда занимали. В книге "Мигрень" я упоминаю об экстатических переживаниях, иногда предшествующих приступам, и привожу замечание Джордж Элиот о том, что предвестником ее припадков обычно являлось "угрожающе хорошее самочувствие". Какое зловещее противоречие заключено в этом выражении, в точности передающем двусмысленность состояния, когда человек чувствует себя слишком здоровым.
На крепкое здоровье, естественно, не сетует никто. Им упиваются, не вспоминая о врачах. Жалуются на плохое самочувствие, а не на хорошее, --если только, как у Джордж Элиот, оно не связано с ощущением, что "что-то не так", не предвещает опасности. Вряд ли пациент, которому "очень хорошо", станет беспокоиться, однако, "слишком хорошо" может его встревожить.
Центральной темой "Пробуждений"
Избыток -- одновременно дар и несчастье, наслаждение и мука. Наиболее проницательные пациенты остро чувствуют его сомнительную и парадоксальную природу. "У меня слишком много энергии, -- сказал мне однажды больной с синдромом Туретта, -- все чересчур ярко и сильно, бьет через край. Это лихорадочная энергия, нездоровый блеск".
"Угрожающе хорошее самочувствие", "нездоровый блеск", обманчивая эйфория, скрывающая бездонные пропасти, -- вот ловушка чрезмерности, и неважно, расставлена она природой в виде опьяняющей разум болезни или же нами самими в виде наркотика.
Попавшись в эту ловушку, человек сталкивается с необычной дилеммой: он имеет дело с болезнью как с соблазном, что совершенно непохоже на традиционное отношение к ней как к страданию и злу. Никто, ни одна живая душа не может избежать этой странной и унизительной ситуации. В условиях неврологического избытка часто возникает своего рода заговор, в котором "Я" становится сообщником недуга, все больше подстраивается под него, сливается с ним, пока наконец не теряет независимого существования и не превращается в простой его продукт. Страх такого превращения выражен туреттиком Рэем в главе 10, когда он говорит: "Я же весь состою из тиков -- ничего больше во мне нет". В другом месте он воображает опухоль разума -"туреттому", --которая может его целиком поглотить. На самом деле Рэю, с его выраженной индивидуальностью и сравнительно мягкой формой синдрома, это не грозило, но для пациентов со слабой или неразвитой личностью агрессивная болезнь несет в себе реальный риск оказаться в полном рабстве у импульсов, лишиться самих себя. Этот вопрос подробно обсуждается в главе "Одержимая".
10. Тикозный остроумец
В 1885 году Жиль де ля Туретт, ученик Шарко, описал поразительный синдром, впоследствии названный его именем. Синдром Туретта характерен избытком нервной энергии, а также изобилием и экстравагантностью судорожных выходок: тиков, подергиваний, жестов, гримас, выкриков, ругательств, непроизвольных передразниваний и самых разнообразных навязчивостей, со странным озорным чувством юмора и тенденцией к гротескным, эксцентричным проделкам. В своих "высших" формах синдром Туретта затрагивает все аспекты эмоциональной, интуитивной и творческой жизни; для его "низших" и, по-видимому, более распространенных форм характерны необычные движения и импульсивность, но и в этом случае не без элемента странности. В последние годы девятнадцатого столетия синдром Туретта легко распознавали и подробно исследовали; это были годы синтеза в неврологии, когда специалисты свободно объединяли физиологическое и психическое. Туретт и его коллеги понимали, что этот синдром является своего рода одержимостью примитивными импульсами; они также подозревали, что в основе этой одержимости лежит
За несколько лет после публикации первых статей Туретта было описано несколько сотен случаев этого синдрома -- и среди них не было двух одинаковых. Выяснилось, что наряду с легкими и неострыми формами расстройства встречаются и такие, которым свойственны пугающая гротескность и буйство. Оказалось также, что некоторые люди способны справиться с Туреттом, найти ему место в пределах достаточной широты характера, иногда даже извлекая выгоды из свойственной этому заболеванию стремительности мысли, ассоциаций и изобретательности, тогда как другие оказываются действительно "одержимы", теряя себя в условиях невероятного давления и хаоса болезненных импульсов. Пользуясь замечанием Лурии о его мнемонисте, можно сказать, что пациенты с синдромом Туретта существуют в ситуации постоянной борьбы между "Я" и "Оно".
Шарко и его ученики, включая, помимо Туретта, также Фрейда и Бабинского, были в своей области последними, кто обладал цельным представлением о душе и теле, об "Оно" и "Я", о неврологии и психиатрии. К концу века произошел раскол на неврологию без души и психологию без тела, что сделало адекватное понимание синдрома Туретта невозможным. Казалось даже, что и сам синдром исчез: в первой половине двадцатого века практически не было зарегистрировано новых случаев. Некоторые врачи считали его мифом, продуктом богатого воображения Жиля де ля Туретта; большинство же вообще никогда о нем не слышали. Синдром этот был забыт подобно великой эпидемии летаргического энцефалита двадцатых годов.
В судьбе летаргического энцефалита и синдрома Туретта есть много общего. Оба расстройства проявлялись настолько странно, что в них трудно было поверить -- во всяком случае, с точки зрения традиционной медицины. Они не вмещались в общепринятые рамки и в результате забылись и таинственным образом "исчезли". Но между ними существует и намного более глубокая связь, признаки которой можно было усмотреть в двадцатые годы в сверхактивных, неистовых формах, которые иногда принимал летаргический энцефалит: в его начальной фазе пациентам было свойственно все возрастающее возбуждение ума и тела, резкие движения, тики и самые разнообразные навязчивости. Затем следовала противоположная стадия -- наступал глубокий, похожий на транс "сон", продолжавшийся у некоторых пациентов сорок лет, вплоть до того момента, когда я начал работать с ними в конце шестидесятых.
В 1969 году я решил провести эксперимент и назначил своим постэнцефалитным пациентам курс препарата под названием L-дофа (предшественник нейротрансмиттера дофамина, содержание которого у них в мозгу было сильно понижено). Прием L-дофы привел к поразительным последствиям. Сначала практически все пациенты "пробудились" от оцепенения к здоровью, а затем впали в другую крайность -- тиков и неистовства. Это было мое первое столкновение с подобными Туретту синдромами: сильнейшее возбуждение, неконтролируемые импульсы, часто в комбинации с причудливым, гротескным юмором. Я стал говорить о "туреттизме", хотя до этого с синдромом Туретта ни разу не сталкивался.
В начале 1971 года, заинтересовавшись этими "пробуждениями", корреспонденты газеты "Вашингтон Пост" стали выяснять, как обстоят дела у моих постэнцефалитных пациентов. Я ответил, что у них тики, и это привело к появлению в этой газете статьи "Тики", после чего я получил огромное количество писем с просьбами о приеме, большинство из которых передал своим коллегам. Но одного пациента я все же согласился принять -- это был Рэй.
На следующий же день после встречи с Рэем я натолкнулся на улицах Нью-Йорка сразу на трех "туреттиков". Это сильно меня удивило, поскольку тогда считалось, что синдром Туретта встречается очень редко. Из литературы следовало, что частота заболеваемости составляет один на миллион, а я столкнулся с тремя случаями на протяжении часа. Я никак не мог успокоиться и все ломал голову -- неужели я так долго не замечал туреттиков, либо вовсе не обращая на них внимания, либо списывая их со счетов со смутным диагнозом "нервных", "дерганых", "тронутых"? Возможно ли, чтобы их вообще никто не замечал? А вдруг, думал я, синдром Туретта вовсе не редкость и встречается, скажем, в тысячу раз чаще, чем раньше считалось?