Человек, который принял свою жену за шляпу

Сакс Оливер

Подобный исход оказался ударом для Рэя, и раздумья о нем навели его на еще одну тягостную мысль.

– - Допустим, вы избавите меня от тиков, -- сказал он.
– - Но что останется? Я же весь состою из тиков -- ничего больше во мне нет.

Он придумал себе шуточные прозвища "человек-тик" и "тикер с Бродвея"; он также любил говорить о себе в третьем лице, называя себя то "тикозным остроумцем", то "остроумным тикозником" и добавляя, что настолько привык к своим тикозным остротам и остроумным тикам, что не понимает уже, дар это или проклятье. Он говорил, что не может представить себе жизнь без Туретта и не уверен, хочет ли такой жизни.

Все это остро напоминало негативные

реакции, с которыми я уже сталкивался, работая с особо чувствительными к L-дофе постэнцефалитными пациентами. Но в то же время, на примере некоторых пациентов можно было видеть, что когда человек живет полной жизнью, чрезмерная физиологическая чувствительность и нестабильность может быть преодолена: устойчивость и равновесие полноценного существования способны превозмочь тяжелый физиологический дисбаланс. Видя в Рэе эти возможности и чувствуя, что, несмотря на его собственные слова, он далек от нарциссической или эксгибиционистской "зацикленности" на своей болезни, я предложил ему приходить ко мне раз в неделю в течение трех месяцев. Во время этих визитов, объяснил я, мы попытаемся представить жизнь без Туретта и продумать, что может дать такая жизнь человеку вообще и ему лично; мы изучим, какую роль играет болезнь в его существовании с практической и человеческой точки зрения, и постараемся понять, может ли он обойтись без того неестественного успеха и внимания, который она вызывает. Три месяца мы вместе будем над этим работать, а потом еще раз попробуем галоперидол.

Затем последовали три месяца глубокого и терпеливого исследования, которое (часто вопреки его серьезному сопротивлению, озлобленности и недостатку веры в себя) обнаружило здоровый потенциал, сохранившийся в ядре личности Рэя даже после двадцати лет жизни с тяжелым синдромом Туретта. Уже само это исследование захватывало и вдохновляло нас и давало некоторую, пусть скромную, надежду на будущее, но результат превзошел все наши ожидания и оказался не просто мимолетной удачей, а стабильной и долгосрочной трансформацией всех реакций. Я снова начал давать Рэю галоперидол, теми же ничтожными дозами, но на этот раз он без явных побочных эффектов освободился от тиков -- и оставался свободным от них в течение всех последующих девяти лет.

Действие галоперидола в этом случае оказалось чудотворным, -- но только после того, как "чуду" помогли случиться. Первоначальный прием лекарства поставил Рэя на грань катастрофы -- отчасти, без сомнения, по физиологическим причинам, но еще и потому, что любое "исцеление", или ослабление недуга на тот момент было преждевременным и с практической точки зрения невозможным. Рэй страдал Туреттом с четырех лет и не имел никакого опыта нормальной жизни. Он находился в сильнейшей зависимости от своей экзотической болезни и инстинктивно использовал ее в своих интересах. Отказаться от нее он был не готов и, я подозреваю, так никогда и не смог бы, не помоги ему в этом три месяца сосредоточенной работы -- три трудных месяца упорного и глубокого анализа и осмысления.

В целом, последние девять лет были для Рэя счастливыми -- произошло настоящее, сверх всяких надежд, освобождение. В течение двух десятилетий оставаясь узником Туретта, рабом, понукаемым грубой физиологией синдрома, на сегодняшний день он пользуется свободой, которой не в силах был даже представить (в ходе нашего анализа он рассуждал об этом только теоретически). Его брак прочен и полон любви; он стал отцом; у него множество друзей, которые ценят в нем человека, а не только записного клоуна-туреттика. Он играет заметную роль в жизни района и занимает ответственную позицию на работе. И тем не менее проблемы остаются -- скорее всего, они неотделимы от синдрома Туретта и галоперидола.

В

течение рабочей недели, принимая лекарство, Рэй остается, по его собственным словам, "солидным, трезвым дядей". Движения и мысли его неторопливы и обдуманны, без следа прежней порывистости, но и без каких-либо бурных импровизаций и блестящих идей. Даже сны его стали другими: "Сплошное исполнение желаний, -- говорит он сам, -- без всяких штучек и выкрутасов Туретта". Он не так колюч и находчив, из него не бьют больше ключом тикозные остроты и остроумные тики. В прошлом -- все его победы в настольном теннисе и в других играх, в прошлом -- и удовольствие от них. Рэй утратил инстинкт "побить и добить" соперника, а вместе с ним и склонность к соревнованию и игре. Исчезла внезапность "легкомысленных" ударов, всех застававших врасплох; пропали непристойности, грубая дерзость, вспыльчивость. И Рэй стал все чаще чувствовать, что ему чего-то не хватает.

Сильнее же всего выбивает его из колеи -- в отношении как заработка, так и самовыражения -- то, что из-за галоперидола он потускнел как музыкант. Он превратился в среднего -- умелого, но лишенным энергии, энтузиазма, краски и радости -- барабанщика. Исчезли тики и навязчивые удары, но вместе с ними ушли и бурные творческие порывы.

Осознав все это и обсудив со мной, Рэй принял важное решение: он станет послушно принимать галоперидол в рабочие дни, но в выходные будет прекращать прием и "отпускать поводья". Так он и поступает уже три года, и теперь есть два Рэя -- на галоперидоле и без него. С понедельника по пятницу это благонамеренный гражданин, невозмутимый и здравомыслящий, по выходным --снова "тикозный остроумец", легкомысленный, неистовый, вдохновенный. Ситуация странная, и Рэй первым готов это признать:

С Туреттом никакого удержу не знаешь, как будто все время пьян. Но и на галоперидоле не легче: все тускнеет, становишься этаким солидным дядей. И ни там, ни тут нет свободы... Вам, нормальным людям, с нужными трансмиттерами в мозгу, всегда доступны любые чувства и манеры поведения -- серьезность или легкость, в зависимости от того, что уместно в данный момент. У нас, туреттиков, этого нет: болезнь толкает нас к легковесности, галоперидол -- к серьезности. Вы свободны, вы обладаете естественным балансом; мы же должны, как можем, удерживать равновесие искусственно...

И Рэю это удается, он владеет собой и своей жизнью -- несмотря на Туретт и галоперидол, несмотря на режим и "искусственность", несмотря на отсутствие естественной физической и психической свободы, большинству из нас доставшейся от рождения. Он многому научился у своей болезни, и в некотором смысле ее превзошел. Вместе с Ницше он мог бы сказать: "Я пережил и все еще переживаю множество видов здоровья... Что же касается болезни, очень хотелось бы знать, можем ли мы обойтись без нее? Только великое страдание способно окончательно освободить дух". Как ни парадоксально, страдания действительно помогли Рэю -- будучи лишен естественного, животного, физиологического здоровья, он нашел новое здоровье и новую свободу. Вопреки (или благодаря) своей болезни, он достиг того, что Ницше называет "Великим Здоровьем", -- радости, мужества и твердости духа.

11. Амурная болезнь

Недавно в нашу клинику обратилась Наташа К., жизнерадостная женщина девяноста лет от роду. Она рассказала, что чуть больше года назад с ней произошла "перемена".

– - Какая перемена?
– - поинтересовался я.

– - Восхитительная! Сплошное наслаждение!
– - воскликнула она.
– - Я стала более энергичной и живой, я снова была молода. Меня даже начали интересовать мужчины. Я стала игривой, да-да, совсем как котенок.

– - И это вас обеспокоило?