Человек находит себя
Шрифт:
Обсуждение делалось все более оживленным. Чем дальше, тем очевиднее становилось, что большинство на стороне Токарева.
— Если головой пораскинем, — сказал мастер Любченко, — так и два воза увезти можно! Это получше, чем брак обратно возами возить! Рабочий самоконтроль надо, вот что! Нет, я не насчет легкой жизни для себя, а для пользы дела. От станка к станку, с операции на операцию, в общем, чтобы друг от друга принимали по всей строгости и чтобы тот отвечал за брак, кто его от соседа принял, под крылышком своим приятеля любезного
Не выдержал, взял слово Сергей Сысоев. Говорил он спокойно и неторопливо, но в голосе его звучала обида:
— Почему главный инженер на одних бракеров да на технику надеется? А человек? В бою, выходит, ни геройства, ни патриотизма не требуется? Знай нажимай на спуск, благо сама машинка стреляет!.. Неверно! Нам нужно принцип в человеке воспитать, на точку его поставить: «Могу только хорошо! Обязан!» Нас же много, неужто ж нам сообща-то сознание у людей из затылка в голову не перетащить? Зря, товарищ Гречаник, сомневаетесь, ей-богу, зря!.. Вам вот лишь бы «нейтральный контроль», а у меня возле склада «дровишки» копятся да копятся! Зря! — еще раз повторил он.
Гречаник слушал и хмурился. Ярцев выступил после всех.
— Подведем итог, — сказал он, погружая в волосы растопыренные пальцы. — Кажется, согласились: бракеров не надо. Изживают они себя. Совесть — вот наш неумолимый бракер. И разве не мы, коммунисты фабрики, должны заботиться, чтобы мебель, которую делаем, нашему же брату-рабочему жизнь украшала, чтобы хорошее настроение, радость доставляла, а не огорчения. Можем мы это сделать? Еще как! Рабочий взаимный контроль! Отвечает за качество сам рабочий, за себя и соседа, а мастер — за весь цех. Трудно будет, мешать будут нам, возможно, но своего мы добьемся! Как скажете, товарищи?
— Правильно! — послышалось из рядов. И это «правильно» болью отдалось в голове Гречаника…
Домой после собрания он не пошел. Долго сидел в своем кабинете. Но чем больше обдумывал положение дел, тем больше находилось доказательств, что прав он, а не сторонники рискованного эксперимента. «Я пока доказать не смог, пускай это сделает время. Все равно увидят, как заблуждались!» Но тут же вспоминались возгласы недовольных на партийном собрании…
Гречаник встал, громыхнул креслом. Ушел в цех.
Работала смена Шпульникова. Мастер метался от станка к станку. Рабочие носили и сваливали возле склада детали. Гречаник долго перебирал их. Подозвал Шпульникова.
— Смотрите, что вам подсовывают, — недовольно сказал Гречаник, подавая Шпульникову брак.
Тот разводил руками.
— Ну прямо хоть стой, хоть падай! Вот… Разве два бракера поспеют? Добавлять надо. Иначе погибель, вот…
И скоблил щеку.
Гречаника злило, что неожиданная поддержка его теории пришла от Шпульникова, мастера, которого он не любил за неопрятность и даже считал бездарным. «Неряха, даже побриться не может…»
— Подождите, скоро взаимный контроль вам организуют, — раздраженно сказал он и подумал: «Почему
Дома он отказался от ужина. Попросил только чаю и долго сидел, помешивая в стакане ложечкой. На тревожный вопрос жены, не случилось ли чего на фабрике, ответил:
— Просто устал… — Залпом выпил остывший и показавшийся приторно сладким чай, ушел к себе. Убрал чертежную доску с приколотым к ней чертежом, достал стопку бумаги, сел за стол, написал на первом листе крупными буквами: «Мероприятия по введению рабочего взаимоконтроля». Потом поставил цифру 1, возле нее крупную, набухшую чернилами точку и задумался…
Мимо станции, не останавливаясь, прошел скорый поезд. В ночной тишине долго слышался стук колес. Потом он затих. Ветер донес высокий, протяжный свисток паровоза, после еще один, чуть слышный.
Гречаник откинулся на спинку стула. Снял очки, провел по лицу рукой. Щуря близорукие глаза, долго протирал запылившиеся, захватанные пальцами стекла очков, просматривал их на свет перед настольной лампой.
Ветер встряхивал за окном ветку рябины. Освещенная из комнаты, она казалась желтой, как осенью.
Сзади к Гречанику неслышно подошла жена и положила ему на плечи руки.
— Ты бы поужинал все-таки, — ласково сказала она, — нельзя же так.
Он долго не отвечал. Все не сводил глаз с ветки рябины. Потом, словно очнувшись, устало проговорил:
— Ужинать? Нет, нет… Впрочем… завари мне, пожалуйста, на ночь черного кофе. Только — покрепче.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Валя Светлова познакомилась с Таней в цехе, когда принесла Алексею обещанную книгу. Таня ей понравилась, и очень захотелось сойтись с нею поближе.
Они встретились снова на другой день в фабричной столовой.
Валя рассеянно доедала остывающий борщ. Таня заняла место за соседним столиком.
Одолев борщ, Валя отодвинула тарелку. Сидела, облокотясь на стол, и катала в пальцах шарик из хлебного мякиша.
На Танином столе не оказалось соли. Таня поискала глазами.
— Вам соль? — спросила Валя и, встав с места, принесла солонку. — Здесь постоянно недосаливают. — Она подсела к столу.
Лицо у Вали было обиженное, ямочка на подбородке по-детски беспомощная.
— Трудно в станочном, правда? — спросила Валя. — Я тоже работала, так вконец измучилась. Да и обстановка такая создалась… — Валя помолчала и добавила: — В библиотеке спокойнее.
— У вас тут родные? — спросила Таня.
— Никого…
— В общежитии живете?
— На квартире. Тут недалеко, у Лужицы.
— У какой лужицы? — не поняла Таня.
Валя улыбнулась.
— Это фамилия такая. Лужица, Егор Михайлович, бухгалтер… А вы где устроились?
— У Соловьевых.
Хлебный шарик в Валиных пальцах как-то сам собой сплющился.