Человек находит себя
Шрифт:
— У Соловьевых? — Вале показалось, что она ослышалась.
— Да. Вы заходите ко мне.
— Спасибо. Я все больше в библиотеке по вечерам, а то дома. Даже в кино редко хожу, — сказала Валя, и непонятно было, отговаривается она или, наоборот, с радостью принимает приглашение.
Таня проводила Валю до дверей библиотеки, пообещав заглянуть, когда будет посвободнее. Она спешила.
А Валя, вернувшись, долго смотрела в окно на Таню, которая шагала к цеху, видела, как ее нагнал Алексей, как они пошли вместе. «Счастливая!» — подумала Валя и сама удивилась
Выполнить обещание — побывать у Вали в библиотеке — Тане все не удавалось. Домой она возвращалась поздно, усталая, со свинцовой головой и всякий раз даже отказывалась от чая, который предлагала ей Варвара Степановна.
Костылев вел себя по-прежнему. Если Таня просила помочь, обещал «быстренько подойти и разобраться», но или не приходил вовсе или поспешно объяснял на ходу, ссылаясь на то, что его куда-то вызывают. Таня перестала обращаться к нему. А когда он сам любезно справлялся, не затрудняется ли она в чем-нибудь, Таня отвечала: «Я постараюсь разобраться сама».
История с браком вскоре повторилась: Сысоев не принял на склад партию брусков. На этот раз виновата была сама Таня. Помогая работнице настроить станок, она проверила размеры брусков наспех — на двух фрезерах ее давно ждали рабочие и нужно было бежать туда.
К счастью, на этот раз бруски оказались не короче, а длиннее, чем полагалось, и после смены Таня осталась, чтобы переделать их. Когда она уходила с фабрики, уже смеркалось. Усталая, она медленно шла по главной, самой широкой улице поселка. Было тепло и тихо. Собирался дождь.
Возле дома с палисадником Таню остановила музыка. Она лилась, из раскрытых освещенных окон. Кто-то очень хорошо играл на рояле «Лунную сонату» Бетховена.
Таня подошла к невысокой изгороди и оперлась на нее. На улице никого не было, никто не мешал слушать. Таня стояла неподвижно, забыв об усталости, обо всех своих бедах, и слушала, слушала…
— Концерт по заявкам? — неожиданно раздался над самым ухом голос Алексея.
Таня вздрогнула и обернулась. Рядом с Алексеем стоял Ярцев.
— А вы, оказывается, любите музыку, — сказал он.
— Заслушалась, — призналась Таня. — Любимая вещь.
— В чем же дело? Пошли в дом, там слушать удобнее, — предложил Ярцев.
— Как в дом? — не поняла Таня.
— Очень просто, я здесь живу, — ответил Ярцев и обернулся к Алексею: — Заходи, Соловьев.
Он взял Таню под руку. Она отказывалась. Но Ярцев не слушал.
— Пошли-пошли!
— Зайдите, Татьяна Григорьевна, — поддержал Ярцева Алексей. — Мирон Кондратьич у нас человек простой… Домой вместе пойдем.
Они вошли в дом. Их встретила жена Ярцева.
— Знакомьтесь, — сказал Ярцев Тане. — Вот, Лиза, мастера нашего затащил музыку слушать.
Лиза пожала Танину руку.
— Доставай-ка, Елизавета Николаевна, наши любимые пластинки, — сказал Ярцев, подвигая Тане стул. — Усаживайтесь.
— Я думала, у вас на рояле кто-то играет, — призналась она, — так чисто звучит.
— Это мой секрет, собственное усовершенствование обыкновенной радиолы. — Ярцев многозначительно поднял указательный
Ярцев подвел Алексея к большой книжной полке. Здесь было множество книг, в том числе редкие. Ярцев давно обещал показать свою библиотеку Алексею.
В дверях соседней комнаты появилась мальчишеская взъерошенная головенка.
— Спать сейчас же, шельмец! — пригрозил Ярцев.
Головенка исчезла, стрельнув большими хитрющими глазами и озорно улыбнувшись. Было ясно, что спать «шельмец» все равно не будет. Лиза достала пластинки…
— Интересно, прежде я был равнодушен к роялю, — сказал Ярцев, усаживаясь на диван. — Фортепьянная музыка казалась скучной. А вот в войну… Лиза, отыщи, пожалуйста, эту…
— А я уже отыскала. — Лиза издали показала пластинку с темно-синим кружком в середине.
— Ну-ну, — кивнул Ярцев. — Послушайте эту вещь, Татьяна Григорьевна.
Лиза поставила пластинку.
— Этюд Шопена до-минор, — тихо сказала Таня, услышав первые звуки.
Ярцев кивнул и откинулся на спинку дивана. Лиза подсела к нему. Алексей перебирал книги и, казалось, ни на что больше не обращал внимания.
Таня слушала, наклонив голову и положив на колени руки. Алексей задержал на ней взгляд. Рука его так и замерла с книгой. Что-то новое, необычное открылось ему вдруг в Танином лице. Алексей так и простоял с раскрытой книгой в руках, пока не кончилась музыка. В комнате стало так тихо, что слышался даже шорох крыльев ночной бабочки, которая билась под абажуром.
— Вот такая же тишина была тогда в зале, — задумчиво сказал Ярцев. — Нравится вам эта вещь?
Таня подняла голову.
— Очень!
— У нас с вами вкусы сходятся, — улыбнулась Лиза. — Мы с ним, — она коснулась Ярцева плечом, — любим эту вещь больше всего. Когда он был в Германии, уже после войны, мне было очень трудно одной. Детей еще не было. Приду домой с работы, и тоскливо, тревожно так… Вот я поставлю эту пластинку и слушаю… А наслушаюсь — как будто с ним поговорила.
— Музыку должен любить каждый, — медленно заговорил Ярцев. — Но чтобы это случилось, надо… Даже не знаю, как это вам объяснить. Надо, чтобы, знаете, ну… произошло что-то с человеком, что-то потрясло его, чтобы пережил что-то во время музыки… Со мной так, должно быть, и получилось.
— Расскажите, — нерешительно попросила Таня.
Ярцев не ответил. Он сидел склонившись. Длинные кисти его загорелых рук свисали с колен. Он все что-то вспоминал. Лиза поднялась с дивана и перебирала пластинки, Алексей листал книгу.
2
— Да… — сказал наконец Ярцев.
Под абажуром все билась и билась бабочка. На светлой скатерти металась трепетная тень ее крыльев.
Ярцев начал рассказывать. Говорил с большими паузами и словно сам для себя, позабыв о присутствующих. Но чем дальше, тем рассказ его делался все более стройным.