Человек находит себя
Шрифт:
Отыскав боковую тропку, Таня вскарабкалась на вершину выступа. Подошла к ели и осторожно, словно боясь уронить ее, дотронулась до потрескавшейся коры. «Как она не упадет? На бесстрашного человека похожа».
Необыкновенное чувство преклонения перед той силой, что остановила падение, охватило Таню. Она глаз не отрывала от вершины, которая чернела в сияющем вечернем небе.
Высоко, покачиваясь на распластанных крыльях, проплыл ястреб. Он покружился над елью, над водой, опустился ниже и, взмахнув крыльями, блеснул оперением и понесся вдоль реки.
Таня проводила его взглядом, повернулась
Два черных, немного раскосых глаза почти в упор смотрели на нее снизу. У корней ели, на самом обрыве сидел парень со скуластым лицом, с волосами ежиком, и лицо у парня было хмурое, почти злое. Может быть, оно казалось таким от больших насупленных бровей.
— Я не знала… Я думала, — растерянно заговорила Таня под его неподвижным угрюмым взглядом.
— Ну чего глядеть-то? — медленно, как будто ему было тяжело выговаривать слова, произнес парень, отвернулся и, прислонившись спиной к стволу, обхватил руками колени.
А Таня все стояла. Испуг прошел, но теперь она чувствовала себя виноватой в том, что помешала этому человеку. Она не знала, что делать: просто уйти или сказать что-нибудь еще, извиниться, может быть…
— Ну чего стоять-то? — спросил парень, тяжело поднимаясь, видно, и в самом деле раздраженный тем, что ему помешали.
Таня отступила. Медленно пошла прочь.
Он отвернулся и, чуть склонив голову, неподвижно уставился на воду. Потом, словно ему невыносимо вдруг стало это сверкание вечернего неба, опрокинутого в реку, эта солнечная рябь на воде, зажмурился и с размаху кинулся наземь в жесткую траву.
Это был Илья Новиков. Он часто приходил сюда с тех пор, как поступил на фабрику. Подолгу сидел, думал о чем-то. Или, как сейчас, лежал ничком, уткнувшись в траву. Домой, в поселок, уходил затемно…
Он лежал рядом с «падающей елью» — так звали ее северогорцы, — большой и неподвижный, сам похожий на упавшее дерево. От глубокого дыхания колыхалась его широкая спина под зеленой, в пятнах смолы футболкой…
Солнце уже опустилось совсем низко, стало похоже на огромный и раскаленный железный круг. Таня шла домой и думала теперь уже не о своих бедах, а о Новикове. Она не понимала почему, но в душе возникало чувство глубокого уважения к этому угрюмому и нелюдимому парню. Может быть, оттого, что встретила его у падающей ели, так поразившей ее своей необъяснимой, бесстрашною красотой.
На перилах крыльца сидел Алексей. Он курил. Увидев Таню, вздохнул, погасил папиросу о резной столбик крыльца, сказал:
— Поздновато со смены-то.
— К реке ходила, — ответила Таня. — Какая она у вас красивая…
— Красивая, — согласился Алексей. Потом помолчал и спросил: — Дела-то как?
— Дела? Скверный я, кажется, инженер, Алексей Иванович, — с улыбкой сказала Таня.
— Значит, пара нас, — усмехнулся Алексей. — Я вот тоже… скверный фрезеровщик.
— Случилось что-то?
— Да нет, так. Вообще…
3
В тот день, когда приехала Таня, дело у Алексея особенно не клеилось. Он чуть не всю смену провозился, с настройкой станка. До вечернего гудка оставалось совсем немного времени, когда он снова — уже в который раз — включил карусельный фрезер. «Ну чего тебе не хватает? — с досадой
Благополучно прошел один брусок, второй… И вот фреза опять рванула в самой середине прохода. Брусок выскользнул из-под прижимов и со свистом отлетел на середину цеха, едва не угодив в голову Костылева, который на беду проходил мимо. Алексей нажал кнопку: стол замер.
— А экспериментики-то прикончить придется, Соловьев, — зло процедил Костылев, подходя к Алексею.
— Другой помог бы давно, а ты только ходишь да каркаешь, — откликнулся Алексей. — Больше толку ни на что нет.
— Поговори у меня! — угрожающе рявкнул Костылев и, тут же сменив тон на подчеркнуто слащавый, добавил: — Я под твою машинку быстренько технику безопасности подведу, вот так. — Он ушел.
«Ну чего тебе не хватает? — разглядывая со всех сторон выброшенный брусок, снова подумал Алексей. — Ну чего?»
…С тех пор как Алексей стал к карусельному фрезеру, его не оставляла мысль заменить ручное включение прижимов автоматическим. Ручное даже на малых скоростях утомляет. Попробуй успеть, особенно если детали короткие, и освободить, и уложить новую, и включить прижим! Алексей подсчитал: если удастся, станок даст в полтора раза больше. А может, даже и в два. Шутка ли!
Возвращаясь со смены, он наспех ужинал, а то и вовсе не ел: присаживался к столу и принимался на чем попало — на полях газеты, на обложке журнала, на папиросной коробке, наконец, — рисовать детали переключателя. Иной раз просиживал до утра с гудящей, ничего не соображающей головой. В конце концов все перепутывалось, Алексей забывался коротким, как падение капли, сном. А утром шел на фабрику. Работал… И думал все об одном и том же.
Наконец, удачно решив конструкцию распределительного золотника, Алексей сделал деревянную модель и принес ее главному инженеру. Гречаник похвалил, но сказал, что все нужно проверить расчетом, и велел оставить у него. Модель у Гречаника пролежала долго. Он несколько раз принимался за нее, но его всегда что-нибудь отрывало. А в техническом отделе все были заняты другой, срочной работой. Алексей заходил к Гречанику несколько раз и забрал, наконец, модель обратно.
Помог главный механик фабрики Александр Иванович Горн. Он подсказал Алексею несколько конструктивных изменений, разрешил пользоваться после работы станками в ремонтно-механическом цехе. Из «механички» Алексей не выходил сутками или являлся домой за полночь. А утром, случалось, мать ставила на стол миску с дымящимися блинками — любимым кушаньем сына, — звала Алексея… а он в это время уже возился в механичке возле токарного станка.
Дежурный слесарь Вася Трефелов, черноволосый паренек с цыганскими глазами, которого товарищи прозвали стихоплетом за его страсть к рифмованной речи, помогал Алексею изо всех сил: идея друга увлекла и его.
И вот автомат готов. Гречаник разрешил испытание.
Алексей установил автомат на своем фрезере. Несчастья начались сразу же: автомат сбрасывал давление, бруски вылетали из-под прижимов…
«Неужели переделывать придется? — с досадой подумал Алексей. — Хоть бы понять-то, чего ему не хватает».