Человек в лабиpинте
Шрифт:
– А у тебя как все было?– спросил Мюллер под конец.– Ты строишь из себя менее знающего, чем есть на самом деле. Кажешься нерешительным и наделен соображением, старательно скрытым под маской старательного студента. Что тебе дает археология?
Раулинс посмотрел ему прямо в глаза.
– Возможность соприкоснуться с миллионом разных прошлых. Я хочу знать, как это все было и почему именно было так, а не иначе. И не только на Земле, в нашей солнечной системе. Везде.
– Хорошо сказано!
"Еще бы, - похвалил себя в душе Раулинс.– Наверное, Чарльз оценит
– Может быть, я бы мог пойти на дипломатическую службу, - сказал он, - как это сделал ты. Но вместо дипломатии я выбрал археологию. Я думаю, что не буду жалеть. Тут столько всего для открытий... и в других местах! Мы еще только начинаем осматриваться.
– В твоем голосе слышится энтузиазм.
– Может быть.
– Я рад это слышать. Это мне напоминает то, что я говорил когда-то. Раулинс вспылил:
– Но чтобы ты не считал, что я - этакий восточный оптимист, я тебе скажу кое-что от души. Мной руководит скорее некий эгоистический интерес, а не абстрактная жажда знаний.
– Ясное дело. И простительное. Мы и в самом деле не особенно отличаемся друг от друга. Кроме того, конечно же что между нами существует разница в возрасте... Сорок лет с лишним. Ты не особенно придавал значение своим побуждениям, Ник. Лети к звездам, лети. Радуйся каждому полету. Рано или поздно жизнь сломает тебя, также, как и меня, но будет это не скоро. Когда-нибудь... А может и никогда... кто знает? Не думай об этом.
– Постараюсь не думать, - сказал Раулинс. Теперь он улавливал сердечность Мюллера, ниточку подлинной симпатии. И все же продолжала существовать эта волна кошмара, непрекращающееся излучение чего-то из нечистых глубин души, вонь, ослабленная расстоянием и все же ощутимая. Повинуясь состраданию Раулинс все откладывал то, что он должен был сказать. Бордман нетерпеливо подстегивал его:
– Ну давай, парень! Переходи к делу.
– Ты куда-то далеко забрался мыслями, - сказал Мюллер.
– Собственно, я думал над тем, как это печально, что ты не хочешь нам помочь... что ты так враждебно относишься к человечеству.
– У меня есть на это право.
– Но ты не должен так всю жизнь и провести в этом лабиринте. Есть же какой-то выбор!
– Позволить убрать себя вместе с выбросами?
– Послушай, что я тебе скажу, - начал Раулинс. Он набрал в грудь воздуху и сверкнул открытой мальчишеской улыбкой.– Я говорил о твоем случае с врачом нашей экспедиции. Этот человек изучал нейрохирургию. О тебе он знал. Так вот, он утверждает, что теперь такие заболевания лечатся. Разработаны определенные методы... за последние два года. Можно блокировать источник этого излучения, Дик. Он просил, чтобы я тебе повторил это. А потом мы возьмем тебя с собой на Землю. Там тебе сделают операцию, Дик. Операцию. И ты станешь здоров.
Это искрящееся, острое, ранящее слово среди слов тактичных, ласковых, попало прямо в сердце и пронзило его насквозь. Здоров!– эхом отразилось от темных, грозных стен лабиринта. Здоров! Здоров! Здоров! Мюллер ощутил яд этого искушения.
– Нет, - сказал он, - чепуха! Излечение невозможно.
– Откуда у тебя эта уверенность?
– Я знаю.
–
Мюллер мерно постукивал ладонью о ладонь.
– Почему ты не говорил мне об этом раньше?
– Я не знал. Ничего не знал.
– Ну, конечно.
– Я правда на знал. Ведь мы же не могли рассчитывать, что встретим тебя здесь, верно же? Сперва мы только догадывались кто ты такой и что здесь делаешь. Потом я тебя узнал. И только сейчас наш врач вспомнил об этом лечении... А что такое? Ты мне не веришь?
– С виду ты просто ангелочек, - сказал Мюллер.– Глазки голубые, полные сладости. Нед, в чем заключается твоя игра? Чего ради ты излагаешь мне все эти глупости?
Раулинс покраснел.
– Это не глупости!
– Я тебе не верю. И я не верю в исцеление.
– Можешь не верить. Но ты столько теряешь, если...
– Не пугай!
– Извини меня.
Настала неприятная пауза. Мысли клубились в голове Мюллера. Улететь с Лемноса? Постараться, чтобы с него было снято это проклятие? Снова сжимать в объятиях женщину? Женские груди, округлые, жгущие как огнем... Губы, бедра... Восстановить карьеру? Еще раз достичь небес? Отыскать себя после девяти лет разлуки? Поверить? Вернуться на Землю? Прооперироваться?
– Нет, - осторожно произнес он.– Мой случай неизлечим.
– Это ты так говоришь. Но откуда ты знаешь?
– Я просто не вижу в этом смысла. Я верю в предназначение, мальчик. В то, что моя трагедия - это возмездие. Возмездие за тщеславие. Боги не посылают временное несчастье. Они не ограничивают свое наказание несколькими годами. Эдип не вернул себе глаз. Не вернул матери. Прометей не смог оторваться от скалы. Боги...
– Ты живешь в реальном мире, а не в греческих мифах, - напомнил ему Раулинс.– В настоящем мире. В нем не все обязано протекать согласно духу закона. Возможно, боги сочли, что ты достаточно натерпелся. А поскольку уж мы заговорили о литературе... Ореста они простили, верно? Так что почему ты думаешь, что этих твоих девяти лет им показалось недостаточно?
– Действительно существует возможность исцеления?
– Наш врач говорит, что да.
– Мне кажется, что ты лжешь, сынок.
Раулинс отвел глаза:
– Но с какой целью?
– Понятия не имею.
– Ну хорошо, я вру, - отчаянно сказал Раулинс.– Нет способа, чтобы помочь тебе. Поговорим о чем-нибудь другом. Может, ты показал бы мне фонтан этого напитка?
– Он в зоне "Д", - сказал Мюллер.– Но сейчас мы туда не пойдем. Зачем ты рассказал мне всю эту историю, если она не правда?