Человек
Шрифт:
— Надеюсь, ничего нового вы мне о Валере не скажите, — как-то даже с вызовом парировала этот бестактный вопрос, возмущённая женщина.
— Как знать, как знать, — медленно начал Василий. — Когда я родился на белый свет, отца уже не было. Брату было семнадцать. Мать его родила в восемнадцать, меня в тридцать шесть. Когда я начал что — то соображать и задавать вопросы, меня научили, что Валера мой родной брат и я должен называть его братом. При том, что вёл себя он дома, как отец, и фактически являлся для нашей общей матери супругом.
— Какая гадость, вы всё лжёте! —
— Мне говорили это с самого детства, — продолжал Василий. — Ты не смеешь. Не смеешь об этом расспрашивать и рассуждать. И я действительно молчал, как рыба. Но, всему приходит свой срок. Не входи вы в нашу семью, я бы и не позволил себе об этом заикнуться. Поймите меня правильно. Связывая свою судьбу с судьбой брата, вы просто обязаны знать о нём то, о чём он вам по той или иной причине не захотел или не смог сказать. Да, был, как и все, озорной. На службе в армии, мыл ноги в кастрюле с компотом. Но ведь это не криминал?
— Да, — согласилась растерянная невеста, — но, по-моему, Валера в армии не служил.
— Ну, не в армии, на офицерских сборах. Какая, в сущности, разница. Брат мой очень хороший человек. Мне грех на него жаловаться. Многому научил, что в жизни потом пригодилось. Хотя воровать я не стал, как он этого ни хотел. Приходилось брату одному отдуваться. Ну, нет во мне этой жилки, не смог я этим Валеру порадовать.
— Вы что ж, утверждаете, что Валерий Павлович воровал? — вступил я в разговор.
— Воровал — мягко сказано. Мёл всё подряд, что только на глаза попадалось. А за что же его, по-вашему, из института три раза выгоняли? Был хуже сороки-воровки. Его лечили, есть документ, от всем известной болезни — клептомании.
— А-а, так он просто был болен, — успокоилась Татьяна Александровна.
Реакция Василия на эти её слова была бурной и продолжительной, он чуть со стула не упал от взрыва гомерического смеха.
— Конечно, болен. А, как же иначе его можно было от тюрьмы спасти, единственного кормильца и надёжу. Ему же пятнашка светила за кражу государственной собственности в особо крупных размерах.
— Он, что же, ограбил банк? — поинтересовалась Татьяна Александровна.
— Нет. За банк, в те времена, сразу б голову сняли. Законы были суровые. Всё было гораздо проще. Он с подельником с завода станок украл и погрузчик. Собственно на погрузчике станок с территории завода и вывез.
Его схватили, судили, но адвокатам мы заплатили, и эти свиньи всё подтвердили. Как то, что часто его ловили за воровством. Дескать, сорок раз был пойман в институтской раздевалке при выворачивании карманов. Представили в суд справки написанные задним числом, что были с ним припадки и приступы. И всё. Над братом смилостивились. А его подельнику дали девять лет строгача.
Да, трудные тогда времена для нашей семьи настали. Брата выгнали из института, никуда не брали, чудом за взятки и по протекции удалось ему устроиться помощником машиниста электропоезда. Собственно дядя Юра, за него хлопотавший, его к себе в бригаду и взял. И чего он только о брате потом не рассказывал.
Говорил: «Идёт
Брат злым тогда был, весь мир ненавидел. Дядя Юра рассказывал, сбили они ночью кого-то, послал он Валерку смотреть, в кабине один остался. Кругом лес, ночь, тишина. Жутко ему стало. Слышит, кто-то лезет. Он весь сжался от страха. Дверь открылась и через открытую щель человеческая голова закатывается. Он от страха так подскочил, что аж к потолку прилип. Следом за головой залезает Валера. «Вот всё, что от мужика осталось». Дядя Юра ему: «выбрось», а тот взял голову за волосы, да на километровый столбик поставил.
— Ужасы какие-то рассказываете, — выдавила из себя Татьяна Александровна.
— Это жизнь, — продолжал наставлять её Василий. — Вот вам, наверное, хочется узнать, почему мой брат, прожив полвека, всё ещё холостым ходит? Могу открыть секрет. Так сказать приподнять завесу семейной тайны. После суда, после того, как озлобился он на весь мир, приключилась с ним ещё одна беда. Не за столом будь сказано, стал по ночам ходить под себя.
— Как? — вскрикнув от услышанного, спросила Татьяна Александровна.
— Так. Самым естественным образом. Всё это случалось с ним во время сна. Сам спит, а процесс идёт. Поэтому-то с ним более одной ночи никакая женщина и не выдерживала. Очень хорошо помню то время. Повсюду сохнущие матрацы и простыни. Сам стал побаиваться, как бы всё это не оказалось наследственным.
— Вы говорите не одна женщина… Но до этого сказали, что у Валерия был роман с мамой?
— Да. Был. Но, мать к тому времени умерла. Вот он и таскал всяких. Вокзальных, площадных. Надеялся на снисхождение. Но, и те после «мокрой ночи» сбегали, как ошпаренные. Потом, и того хуже. Додумался, стал ко мне приставать, хотел сделать своим любовником. Насилу отбился. Почему, вы думаете, мы раздельно живём? Я через суд добился разъезда. Пригрозил, что сообщу об истинных мотивах, и он не препятствовал. Но своих пагубных пристрастий Валера не оставил. Видел я его с семилетними мальчиками. Катал их на своей машине. Бьюсь об заклад, что и вас, Сергей, мой брат уже обхаживал.
— Зачем вы пришли? — со слезами на глазах, спросила Татьяна Александровна, — Что бы очернить Валеру? Опозорить его?
— Нет. Ни в коем разе. Пришёл поздравить. Я, видите ли, убеждён, что брат брата должен прощать и принимать его таким, какой он есть.
Не успел Василий закончить последнюю фразу, как входная дверь распахнулась, и в квартиру вошёл вернувшийся из института Валерий Павлович.
Разуваясь в коридоре, ещё не видя нас, он со смехом стал рассказывать, что это была за сигнализация. « Ничего страшного, просто подчинённым захотелось поздравить шефа. Я с ними завтра планировал посидеть, но им неймётся, на сегодня переиначили. Хочешь, не хочешь, а рюмку-другую пришлось опрокинуть».