Человек
Шрифт:
— Это значит, у бабы там трубы?
— Да. Две.
— Скажи, пожалуйста. Жизнь прожил и не знал. И эти трубы значит, подвержены каррозии. Они что же, железные, что ли?
— Да, нет. Всё намного сложней.
— Знаешь, Сергунька, ты умника из себя не строй. Понял я тебя насквозь. Ты, значит, эти сказки рассказываешь бабам, дескать, у вас там две трубы и они проржавели, засорились, вот у вас и непроходимость. Давайте-ка, задирайте юбку повыше, сейчас я эти засоры прочищу. Сначала одну трубу хорошенько прочищу, затем другую, а по-нашему, по-простому, говоря — два захода сделаю. Ведь так, Сергуня?
— Если бы, Кузьма Иванович, Вы не состояли с отцом в крепчайшей дружбе…
— Ну, не сердись. Я об этом, то есть о том, что раскусил тебя, ни единой душе не скажу. Ты, вот послушай-ка, мои собственные наблюдения. Они тебе в твоей работе огромную службу сослужат. Как, это по-городскому? Помощь, значит, великую окажут. Я, например, сделал такое наблюдение. Если, баба курит, то значит она и сосит. Твоя жена как? Курит?
— Так… Ведь… Это… Как Вам сказать?
— Ну, что ты всё «Вы» да «Вы». Давай-ка, на «Ты». Тебе сколько годков?
— Пятьдесят пять.
— А выглядишь на все девяносто. Так, что давай, по-простому, без городского притворства. Я ещё оченно не уважаю, когда бабы жвачку жуют. Еле сдерживаюсь, чтоб не ударить и придумал для себя утешение. Смотрю на которую, что жвачку жуёт и представляю, что это она, значит, у меня сосит. И знаеш, сразу на душе хорошо делается, куда только злоба деётся.
— У меня, сомнение насчёт сигарет.
— Это ты даже не спорь со мной. Это точно. Той бабе, что курит, всё равно, что сосить. Фильтер у сигареты или «лакомку». А вообще, я тебе открою по секрету. Это страшная болезнь и называется она «минет». Хотя, что я тебе говорю ты же сам по этому делу доктор. Ой, какой же разврат из этого города пошёл, всё село испакостилось. Как вы это по-учёному говорите — возвратилось. Возвратилось, как я это, значит, понимаю, к обезьяньему образу жизни. Это, что же, Сергунь, получается? Как в обезьяньей стае, с кем хочу, значит, с тем и трусь? Ужас, что такое. Ты анекдот этот знаешь?
— Какой?
— Брат, значит, родной сестре, говорит: «А ты в постели лучше матери». А она ему, значит, коза, отвечает: «Я знаю, мне и отец об этом говорил». Раньше над этим смеялись, а теперь так вот жить стали. Стыдобища.
— Ну, до этого, наверное, ещё не дошли.
— Дошли, Серёженька, дошли. Прямо-таки дорвались. Переселилась к нам из города семейка одна, голышом на речке загорают. Так эти наверняка такой жизнью живут.
— Откуда такая уверенность, дядя Кузьма?
— Да, я к ним подлёг на берегу и подслушал. Равно, как в анекдотце, брат сестре говорил: «Это у тебя даже лучше, чем у матери получается». Так и сказал.
— Может, он имел в виду что-то другое? Корову доить, или суп варить?
— Да? Ты думаешь? Голые люди лежат на берегу и говорят о том, как лучше корову доить?
— А многие теперь загорают голышом. Поветрие такое. Нудистами зовутся.
— Ой, точно. Правильно ты подметил. Они и есть. Ты только знаешь, Сергунь, так громко матом не ругайся. Здесь слышимость хорошая. У вас, у городских, конечно, свои законы. Но, всё же похороны, такой день, надо уважение иметь.
Тут из избы вышла жена гинеколога Кира Владимировна и, подходя к скамейке, где секретничали её муж и дядя Кузьма, закурила. Кузьма Иванович посмотрел
— А ну, немедленно погаси сигарету, — не помня себя от ярости, закричал на неё врач.
Кира Владимировна, на которую муж за всю их совместную жизнь ни разу не повысил голоса, поняла, что нарушила какие то неписаные законы и тут же послушно потушила сигарету. После чего достала и стала жевать мятную жвачку, конечно, только из тех соображений, чтобы, вернувшись в дом, от неё не исходило табачного духа.
Кузьма Иванович смотрел на неё своими похотливыми глазками, и Сергею Ксенофонтовичу было ясно, что тот себе воображает. Кира Владимировна так нервно и так страстно мусолила жвачку, что в помутившемся от водки и глупых разговоров, рассудке врача стали клубиться подозрительные мысли.
«Она слышала, о чём мы говорили, — решил он, — да и как не слышать, лавочка у дома, в двух шагах. Сколько помню, никогда не жевала жвачку. Это она старику намёки подаёт. Вон, как смотрит на него. А старик на неё. А я, говорит, на девяносто лет выгляжу. Может оно и так, но ведь она же мне пока ещё жена. Зачем же так явно и бесстыдно изменять».
Необъяснимая злоба овладела гинекологом. Неожиданно для всех и, прежде всего для самого себя, он встал и с размаху отвесил жене оплеуху.
На следующее утро, проснувшись до зари, Сергей Ксенофонтович понял, что ему как можно скорее нужно бежать из села. Жена, с синяком под глазом, давно уже сидела одетая, и не понимая в чём её вина, послушно ждала пробуждения мужа. Не завтракая, ни с кем не прощаясь, они спешно покинули отчий дом.
Через месяц Сергей Ксенофонтович получил от матери письмо. Из письма узнал, что Кузьма Иванович распустил по селу слух о том, что жена его, Кира Владимировна, больна неизлечимой болезнью под названием «минет». И, что сам он, врач и светило науки, не в силах спасти её от этого страшного недуга.
Увидев мужа позеленевшим, Кира Владимировна поинтересовалась, в чём дело, о чём пишет мать.
— Издержки профессии, — обречённо сказал Сергей Ксенофонтович, разрывая письмо и понимая, что в отчий дом ему дорога заказана.
Интрижка
— Как здорово, что мы от всех убежали, — сказала студентка Воробьёва, взволнованно дыша.
— Да. Здорово, что вы меня от них увели, — согласился профессор Миланов, поглядывая на ее алые губки.
— Увела? Сами влюбили в себя, а теперь я во всем виновата.
— Влюбил? А, сам того и не заметил.
— Это всегда происходит незаметно. Кажется, ничего особенного нет, а потом вдруг — бах, и влюбилась.
— И часто у вас это «бах» бывало?
— Вы не подумайте, что я ветреная, легкомысленная. Просто я молода, а жизнь одна. Хочется счастья, любви. Вот и тянешься, как бабочка, к огню.
— И, обжигаешься?
— Обжигаешься. Ну, что ж с того? Кто не любил, тот и не жил на свете. Жизнь промелькнет кометой на полуночном небе, и в старости я буду вспоминать о днях прекрасной юности своей.
— Любите стихи. И конечно, сочиняете.
— И конечно, сочиняю. Но, вам читать не стану.