Чем ближе ты находишься - тем меньше видишь
Шрифт:
– Добро пожаловать к нам, Френсин! – улыбается Макаров, признавая в ней сородича. Ему вторят и другие посетители, поднимая свои кружки с более безобидным содержимым вверх.
– Спасибо, - глухо отзывается она, пряча руки в рукава, чтобы не начать нервно постукивать ими по столу, переживая всплеск силы и агрессии. Потому что сейчас она ощущала потребность в чем-то большем, чем кружка свиной крови, успевшей немного остыть, пока Мира несла её по залу. Реакция была мгновенной, истосковавшееся по такому заряду тело пело и требовало еще. Это в какой-то степени вампиризм, учеными доказано, что свиньи ближе всего к человеку анатомически и физиологически. Впрочем, если подумать, то многие люди имеют больше схожих черт с этими милыми розовыми существами.
Алиса привыкла чувствовать внутри себя двоих, привыкла отставить право выбирать самой и помнить
Им нужно обратно в Нью-Йорк, и срочно.
– Я знаю, что здесь рядом есть железнодорожная станция, - говорит она, наклоняясь к Макарову. – Мне нужно попасть туда, чтобы сообщить родным, что мы с сестрой живы.
– Да, - кивает старик, - пятнадцать километров к югу. Но я только вчера вернулся оттуда. Возможно, кто-то из деревни тебя подвезет?..
– Нет, я дойду сама. Только присмотрите за моей сестрой. И вот еще что, - она тянется к карману и достаёт шкуру убитого вчера зайца, - это вам, плата за хлопоты. Надеюсь, что мы больше не будем вас обременять.
Макаров смотрит на неё с подозрением, но выпитая до дна кружка с кровью чуть притупляет страх. Им понадобится такой умный охотник, пусть даже Френсин придется еще учить и учить. Возможно, после испытания они смогут уговорить её остаться, даже если вместе с сестрой.
Бетти не единственная, кто выходит её проводить, но прячущиеся за углами мальчишки и женщины, делающие вид, что говорят о чем-то своём, дают им немого приватности, не подходя ближе.
– Что мне здесь делать? – спрашивает Элизабет, с опасением смотря на тихо говорящих женщин, которые тоже косятся в их сторону.
– Эти люди не причинят тебе вреда, но будет лучше, если ты останешься в комнате. Я сказала всем, что у тебя болит горло, и поэтому ты не говоришь. Мира, девушка в розовом платье, принесет тебе обед и ужин. Я постараюсь вернуться до вечера. Береги себя.
Дорогу до станции Алиса помнит в мельчайших деталях – поваленное сгнившее дерево, пни и хитросплетения тропинок. Из всех сотен дорог, что ей выпало пройти, фиорские дороги она помнит лучше всего. Метры от деревни она старается идти медленно, в спину ей смотрят десятки провожающих глаз, но едва даже самые любопытные теряют её из виду, как Шутер переходит на бег. Дорога твердая и хорошая, хотя случается и провалиться по колено, но это всё равно прекрасно. Нужно проверить способности этого тела, узнать уязвимости и сильные стороны, если не повезет, то завтра они будут брать штурмом “гнездо”, если повезет - сегодня. Потому что чем быстрее они это сделают, тем быстрее она освободиться от давления. Она смотрела сегодня на горы, она видела их размытые очертания, она думала о дороге назад. Она ощущала себя сбежавшим из дома капризным ребенком, который, пройдя несколько кварталов вниз по улице, уже думает, что нужно вернуться домой, к родителям, потому что жизнь в одиночестве ему не подходит. Потому что кто, как не родитель, лучше позаботиться о своем ребенке. Кто как не Стернс позаботится о созданной им каниме? Её мозг болен. Болен другими желаниями, мечтами о другом мужчине, которого она даже не видела, но рвется к нему с немыслимой силой.
Мышечная боль терроризирует её с самого утра, она уловила тот момент, когда закончилось действие лекарства, и всё тело превратилось в оголенный кусок нервов, мучимый умелым палачом. Тело ждет изменений, как в подростковом возрасте, когда, кажется за одну ночь, ты вырастаешь на несколько сантиметров. Но здесь все хуже. Зачатки крыльев рвутся наружу, а костяные наросты наоборот, стягивают кожу, превращая её в туго натянутое полотно,
Свежий морозный воздух щекочет нос и легкие, проникая в организм с частотой шагов. Она бежит вперед по снегу, по кромке дороги, иногда идёт пешком, расстегивая куртку и проверяя запас тепла в комбинезоне. Ей не холодно, но Бетти просила постоянно проверять, и канима в ней слушается “хозяина”. Пусть даже доктор Росс не тот хозяин, для которого её создавали.
Что сказать Капитану, когда он ответит на звонок? Что сказать Наташе? Как уговорить Брюса держать себя в руках, и не пугать его выжившим отцом? Как защитить его? Если сила притяжения к Стернсу окажется настолько велика, что ты не сможешь решить, кого из них ты должна защитить, ты просто взорвешься от неразрешимости дилеммы. Или разум отключится, и ты станешь тупой машиной, подчиняющейся приказам “хозяина”. Халк не сможет причинить вреда Ал, но что будет с канимой, в которую она превращена? Возможно, так ощущают Халка другие члены команды: никто не хочет ранить Брюса, но все должны держать Халка в узде, если он выходит за рамки. Никто не хочет потерять тебя, но когда ты перешла за грань, пусть и не совсем по своей воле, ты помнишь, что ты выбрала смерть? Не в этом ли смысл эвтаназии? Даже когда все предрешено, близкие хотят провести с тобой как можно больше времени, утекающего сквозь пальцы, но в глубине души зреет желание освободиться от тяжкой ноши расставания, выплакать свои слезы и отпустить тебя.
Дорога выводит её из леса на поле, испещренное путями и тропинками. Почти все они сворачивают в сторону и уходят круто вниз, к мосту, что в двух километрах, но Алиса идет пешком, поэтому смело подходит к самому краю, за которым тропа к железнодорожному полотну. Так странно приходить на особенные места, где когда-то испытывал самые теплые эмоции, и чувствовать, как сейчас сквозит дыра в груди. Железная дорога привела её на Аляску, привела её к Френу, она же унесла её в разрушенный Нью-Йорк, и вновь Шутер обращается к ней за помощью. Есть что-то магическое в блестящих от огромных колес поездов рельсах, уходящих за горизонт и дальше, в бесконечность, в неизведанные земли, где нет войны, и всегда светит солнце. Когда они ездили на станцию, то Наставник всегда останавливал на этом самом месте снегоход и позволял ей смотреть на идущие поезда, кричать, пытаясь заглушить их грохот и рвущие барабанные перепонки гудки. Так он давал ей выплеснуть свой гнев, которого у неё с возрастом, когда начало приходить осознание несправедливости, становилось все больше.
Ветер доносит неразборчивое сообщение о приближающемся поезде, затем глухой далекий гудок. Она прячет руки в карманы и ждет поезда. Едва состав показывается черной гусеницей среди серого от копоти снега, Ал начинает кричать. Она набирает в легкие до отказа воздух и с силой выталкивает его, вместе с болью и несправедливостью. Ей больно, и она не знает, что делать, и ей обидно, и страшно, и еще, и еще. Она матерится самыми грязными словами, какие знает. Терапия помогает, прочищает мозги, оставляя усталость в горле, когда все слова сказаны, остается ждать ответа.
На самой станции как всегда людно и шумно. Пришел товарный поезд, и нужно успеть разгрузить его перед тем, как он двинется дальше. Вокруг снуют рабочие, что-то кричит сопровождающий поезда, гремят огромные двери вагонов и амбаров. Макаров вернется сюда через неделю, чтобы обменять меха и мясо на овощи и муку. Газетчик забирает свои просроченные периодические издания и связки книг, ругается, поторапливая работников. Нет смысла узнавать последние новости из этих газет, она уверена, что на первых страницах увидит битву за Нью-Йорк или новость о разрушении особняка Старка в Малибу. В этой суматохе Шутер успевает обчистить карманы нескольких человек. Она берет ровно столько, сколько нужно на один звонок, и, быстро лавируя в толпе, идет за здание маленького обшарпанного вокзала, к старой телефонной будке. Сейчас она наберет нужный номер и… Не получится.