Чем ближе ты находишься - тем меньше видишь
Шрифт:
– Я смогла забеременеть и родить! – почти выкрикивает Бобби, понимая, что дальше тянуть нельзя.
Мерный гул разговоров резко стихает. Официантка ставит белую чашку с кофе перед растерянным мужчиной и старается как можно быстрее уйти, тихо бросив: “Ваш кофе, сэр”.
– Повтори? – просит Клинт, придвигаясь ближе, заставляя грубые ножки стула скрежетать по полу, по слуху, по нервам.
– Я смогла забеременеть и родить, - уже спокойнее повторяет Бобби. – Но к тому времени я уже была в программе подготовки к заданию, я уже была “мертва”, поэтому никто не узнал о Нэнси. Наши кураторы, они… - женщина неслышно всхлипнула и легким, таким естественным движением потрогала подушечками пальцев под нижними
– Никто не хотел рисковать, понимаешь. И мне сбавили нагрузку, дали больше теории в ущерб практики, ввели в поле позднее, моё место занял другой агент. Я должна была внедриться в один клан, меня внедрили в другой.
– Где ребенок? – слова давались с трудом, приходилось буквально выдавливать из себя воздух вместе со звуками, оформляя в человеческий голос рычание, что рвалось наружу.
– Миннеаполис. Мне пришлось отдать её в приемную семью, - женщина достала из клатча знакомую фотокарточку, но в случае с Клинтом положила её на стол изображением вверх. – Её зовут Нэнси, ей десять, она ходит в танцевальную школу и хочет стать балериной. У неё хорошие родители, они занимаются организацией торжеств и флористикой. У них есть сын, старше Нэнси на два года.
– Зачем ты рассказываешь мне об этом? – мужчина повертел фотографию в руках, словно пытался найти изъян в этой карточке, признаки подделки. Словно думал, что сейчас изображение улыбчивой девочки исчезнет, а Барбара рассмеется ему в лицо.
– Во-первых, я считаю, что ты должен об этом знать, ты имеешь на это право, Нэнси и твоя дочь тоже. Во-вторых, я бы хотела съездить и пообщаться с ней, просто посмотреть на неё живую, а не на этом листке плотной бумаги. И, может, это знак для нас, Клинт? – она вкрадчиво посмотрела в его глаза. – Может, ещё не все потеряно…
– У меня есть… - он будто проснулся, вынырнул из тяжелого морока, едва понял, к чему она клонит.
– Да, Алиса, я знаю, - легкая рука накрыла его ладонь, чуть сжала, доверчивый взгляд пригвоздил к месту. – Такая же девочка, как и наша Нэнси, только чуть выше. Послушай, я понимаю, что у тебя проявился отеческий инстинкт. В таком случае давай попробуем завести собственного ребенка. Оставь эту девочку, оставь, что ты можешь ей дать? Что она может тебе дать? Она так хороша в постели?
– Мы не… - начинает Клинт, но осекается. Барбаре незачем знать о его личной жизни так много.
– Вы “не”. Видишь, ты даже её невинность бережешь. Это ли не признак того, что ты больше воспринимаешь её как дочку, подопечную, а не возлюбленную. Тебе нужно остановиться, пока не поздно. Ты поймешь потом, что это ошибка, но ты сломаешь ей жизнь, если привяжешь к себе слишком сильно. Ей захочется того, что ты не сможешь ей дать, но обязанности перед тобой, память о том, сколько ты сделал для неё, поставят её перед нелегким выбором. Кто был инициатором этих диких отношений? Она? Ты? Она первая призналась? Девочки часто влюбляются в своих учителей, но ты прекрасно знаешь, что ничего хорошего из этого не выходит. Они принимают опеку за любовь, желаемое – за действительное…
– Это был я. Я был первым, кто это начал, - глухо, со злобой ответил он. Бобби била по самым уязвимым точкам, как когда-то Наташа пыталась сделать больно Алисе. Озвучивать сомнения и страхи, ломать хрупкую систему ценностей, разрушать воздушные замки покоя и уюта, когда, кажется, все решено и во всем уверен.
– Она так тебе понравилась. Я тебя понимаю, молодость, красота, наивность, доступность. Такая молодая, кажется ничего не знающая о мире за пределами северной базы. Возможно, её учили быть хорошим агентом, но не учили быть человеком. “Мясо”, Клинт, она простое “мясо”, оперативник, который хорошо исполняет приказы, приберется после миссии, уничтожив лишних свидетелей. Это даже невооруженным взглядом видно. И в вашей
– Когда ты успела это заметить? – настороженно произнес Бартон, вспоминая первую и единственную встречу этих двоих.
– Она тебе не рассказала? Странно, не находишь. Зато, теперь понятно, почему ты не позвонил, чтобы разобраться, что мне было нужно от твоей девочки. Пока ты был на задании в Африке, я позвала её в бар, извинилась за свою грубость и присмотрелась. Первое впечатление меня не обмануло, правильно говорят, что оно самое верное. Она сирота с грустной, слезливой историей, верно? У них всех есть грустные истории. Тебе стало жаль её? Она чем-то напомнила тебе себя в её годы, и ты решил уберечь её от тех ошибок, что совершал сам?
– Я почувствовал…
– Почувствовал? – взвилась Барбара, плеснув привычным ядом в голос. – Ты мальчишка, прыщавый школьник, чтобы говорить о чувствах? Завязывай с этим, Клинт Бартон, послушай меня, как человека, который тебя хорошо знает, завязывай, - женщина встала, бросив на стол плату за кофе. – Эти эмоции ни к чему хорошему не приведут. Позвони мне, если что-то решишь, - она быстро и не оборачиваясь, прошла к выходу, а через полминуты на стоянке взревел двигатель Peugeot.
Осторожно, опасаясь агрессии, вернулась официантка, спросила, не желает ли мужчина ещё чего-нибудь кроме остывшего кофе. Бартон едва не попросил чего-нибудь покрепче, но вовремя вспомнил, что это семейное кафе, днём чертовы американские законы ещё строже, чем по ночам, а теплое пиво его не успокоит. Поэтому пришлось отказаться, расплатиться за нетронутый кофе и уйти, стараясь не задеть никого все разрастающейся тьмой.
Это какая-то женская особенность, которую мужчинам никогда не понять. Это нечто, заложенное у них на каком-то уровне, в генах, что передается им вместе со второй Х-хромосомой. Умение взволновать, взбаламутить, все разрушить, ударить так, что потом даже жить не захочется. Они нежные и невинные, но когда нужно, сильнее и злее мужчин. Хитростью, уловками, робкими взглядами, сладкими голосами они заманивают в сети, чтобы потом разорвать острыми зубами горло. Клинт уверен, что когда он спросит Алису о встрече за его спиной - а он обязательно спросит, – то получит в ответ что-то такое же хлесткое и уверенное.
***
– Я подумала, что так для тебя будет лучше.
Кто бы сомневался.
В руках Ал распечатки предварительной версии, полученные от полицейских. Странно, что они появились так быстро. Она бледна настолько, что милые веснушки, которые так нравились Клинту, кажутся уродливыми трупными пятнами. Но ему не хочется об этом думать. Ему нужны ответы, и он уверен, что получит их. Он знает как. Вырвать бумаги из рук, бросить на пол, чтобы не мешали, чтобы она поняла, что разговор будет тяжелым и долгим. Листы с печатными строками и зернистыми фотографиями разлетаются по комнате с веселым шорохом, будто вырвавшиеся из клетки бабочки. Алиса даже не провожает их взглядом, она смотрит только на него. И в этот момент Клинт ненавидит её глаза, большие, с пушистыми ресницами (на верхнем веке правого глаза, во внешнем уголке, нет нескольких ресничек – пожар захватил и их, с тех пор они не могут отрасти), такие понимающие и добрые. В голове будто её голос: “Делай, что захочешь. Я приму от тебя все, что ты мне сейчас дашь”. Сука, ну какая же она сука, знает, что с ним делает этим своим взглядом мученика, и пользуется. Первая пощечина заставляет её отвернуть голову, вырывая Клинта из морока. Он хватает её за волосы и заставляет смотреть на себя. Вот так лучше, немного боли, немного интереса и много-много непонимания. Похоже, она не ожидала, что он применит силу. Теперь можно говорить.