Чемодан с миллионом
Шрифт:
– Хорошо, – вынужденно согласился я.
– В какие?
– Как в профессиональные, так и в личные!
– Больно мне нужно ссориться с тобой из-за твоей дочери. Если ты не желаешь знать, чем она занимается…
– Я имела в виду не только это…
– Замечательно! Пусть будет по-твоему, – нехотя согласился я. – С этой минуты твои партнеры по бизнесу меня больше не интересуют.
– Ты обещаешь?
– Могу поклясться.
– Вот и чудненько! – заметно повеселев, она мило улыбнулась и ненавязчиво спросила: – Ты не откажешься выпить чашечку кофе?
– Со сливками и с
– Еще не забыла, что ты сладкоежка.
Она чмокнула меня в щеку. По ее лукавой ухмылке я догадался, что она сделала это чисто из-за вредности.
– Ты напрасно надеешься довести меня до белого каления! – предупредил я, внимательно наблюдая, как, прошелестев коротким платьем, плотно облегающим ее стройную фигурку, Оксана неторопливой походкой прошла на кухню.
– Я ни на что не надеюсь, – невинным голосом ответила она. – Мне просто захотелось тебя по-дружески поцеловать. Не вижу в этом ничего предосудительного.
– Ты уже достала меня беспечными поцелуйчиками. В следующий раз моя очередь тебя обмусоливать! Не вздумай фордыбачить… Впрочем, я неплохо целуюсь. Тебе может понравиться…
Я был уверен, что она не услышала мою последнюю реплику, но ее голос убедил меня в обратном.
– До чего же вы, мужики, дотошный народ! – возмутилась она. – Самоуверенные и себялюбивые! Хотя, в сущности, обыкновенные прощелыги. К тому же жадные и расчетливые.
По журчанию воды я понял, что она наполнила кофеварку.
– Твои слова не имеют смысла. Всплеск никчемных эмоций, – возмутился я. – Каждый из нас – это индивидуальная личность!
– Вас всех необходимо уничтожать в зародыше или хотя бы кастрировать! – отозвалась Оксана.
– И меня тоже?
– Ты ничем не лучше. Такой же пройдоха!
– Это еще почему?
– Вместо того чтобы трепаться о любви, лучше бы шоколадку принес. Во всяком случае было бы гораздо больше пользы.
– А кто тебе сегодня подарил душистые изумительные розы? – укоризненно напомнил я. – Между прочим, даже не требую взамен хотя бы самой маленькой благодарности.
– Ты-то не требуешь? Твои шаловливые ручонки места себе не находят. Так и норовят меня облапать…
– Иди ко мне. Пожалею… – съехидничал я.
– Нужна мне твоя жалость как корове седло. Не зря моя покойная мамочка говорила, что весь мир – бардак, а мужики – козлы!
– Неужели правда, моя кисонька? – рассмеявшись, просюсюкал я. – Обычно твоя матушка утверждала, что все бабы – стервы…
Оксана оставила мое замечание без ответа, но если бы она была рядом, то, несомненно, окинула бы меня испепеляющим взглядом и сказала бы что-нибудь дерзкое.
– Все-таки рано или поздно доберусь до тебя, – настойчиво предупредил я и тут же добавил: – Обязательно поцелую!
«И вот теперь поцеловал! – сидя за столиком в пивной палатке, с грустью подумал я. – Поцеловал твои холодные мертвые губы…»
Внезапная смерть близкого и самого дорогого человека выбила меня из колеи. Оттого, что я был беспомощен перед случившимся, невыносимая горечь обиды комом подступала к горлу. Мое сердце разрывалось от горя, а израненную душу, брошенную на растерзание всевозможным домыслам и сомнениям, можно было сравнить с обглоданной костью, от которой бешеные псы яростно отдирали оставшиеся куски мяса, жадно впиваясь острыми клыками в сочную мякоть. Я вспоминал, как, накрыв Оксану белой простыней,
– Не занимайся глупостью! – выкрикнул вслед Шувалов. – Оксана умерла от сердечной недостаточности…
Тогда это было единственное возможное объяснение, но я не стал принимать его за основу. Я не верил Шувалову и вообще не верил никому другому. Оксана никогда не жаловалась ни на какие болезни.
«Лучше бы я умер! Лучше бы я…» – стучала в висках одна и та же мысль, которая не давала мне покоя.
– Молодая! Красивая! – пробормотал я. – Несправедливо… Неправильно…
Вдруг совершенно отчетливо я услышал сиплый мужской голос. Очнувшись от задумчивости, увидел перед собой худощавого небритого бродягу, который твердо заявил:
– Ее никогда не было и не будет!
– Ты о чем? – не понял я.
– Вы только что сказали: «Несправедливо… Неправильно…»
Он сделал глубокий вздох и добавил:
– Теперь повсюду одна несправедливость! И конечно, это неправильно…
– Не обращай внимания. Разговариваю сам с собою, – отмахнулся я. – Первая стадия шизофрении…
– А-а-а… – протянул бродяга. – Бывает…
Заметив, что он топчется на месте и не собирается уходить, я поинтересовался в самой добродушной форме, на которую только был способен:
– Тебе что-нибудь нужно?
– Если позволите… Кружечку пивка…
– Забирай!
Я подал ему принесенную мне кружку.
– Но ведь она полная…
– Бери, пока не передумал.
– Но там же пиво?!
– Не пью ничего спиртного, и в том числе эту бодягу! – заявил я. – Возьми и пакетик…
Я без сожаления отдал ему подсоленные орешки.
– Вы действительно не будете пить? – недоверчиво переспросил обладатель сиплого голоса.
Глаза его сделались круглыми и сияющими, как две начищенные монеты.
– Сказал же! Я не пью ничего спиртного…
Я отрешенно махнул рукой и поспешно вышел из-за стола. Уже вскоре я затерялся в толпе среди нескончаемого потока граждан сравнительно не молодого, но все еще процветающего Мурманска.
22
Последнее время у меня на душе было неспокойно. Я страдал от безысходности и одиночества. До того момента, пока не узнал о смерти Оксаны Шуваловой, я не чувствовал себя таким ущербным, покинутым и никому не нужным. Потеряв ее, я испытал огромное горе, но вместе с тем освободился от несбыточной мечты и обманных иллюзий. Я был вынужден констатировать тот факт, что большая и лучшая часть моей жизни прошла впустую.