Chercher l'amour… Тебя ищу
Шрифт:
Я докажу, докажу, докажу. Себе, Юле, а главное, ему, упоротому на семейственности адвокату! Она не против, а у меня соответствующее настроение и удачно складывающееся в чью-то пользу положение. Романе нужен друг, с которым идеально жить, есть, гулять, делить кровать и просто спать. Возможно, она моя судьба, которая давно ждала. Возможно, эта женщина — моя…
— Привет! — плечом упираюсь в проем входной двери и вальяжно двигаю губами.
— Добрый вечер, Костя, — Шелест нервно кутается в шелковый халат. —
— Нужна помощь, Рома, — на автомате отвечаю, уставившись в распахивающийся без конца запАх.
— Проходи. У тебя снег в волосах, — привстав на цыпочки, осторожно что-то смахивает с моей головы. — Мороз! — съеживается и тут же поджимает плечики.
— Где мальчишки? — осматриваюсь в до конца не обжитом пространстве.
— Спят, — она отходит, несмело делая назад короткий шаг. — Ты меня пугаешь.
— Я развожусь с женой, Романа, — с порога, как будто скупо информируя, ей заявляю.
— Мне очень жаль, — качает головой. — Давай пальто.
Неправда! Ей вообще не жаль.
— Поможешь? — стягиваю с плеч одежду.
— Чем? — выставив перед собой руки, продолжает отступать. — Что нужно делать?
— У тебя ведь есть опыт. Богатейший, между прочим.
— Опыт?
— Компромат, Романа, компромат, — о прошлом ей напоминаю.
— … — она, похоже, ни черта не догоняет.
— Хочу запачкаться, — откинув на пол снятое пальто, молниеносно заключаю худенькую женщину в охапку.
— Сомневаюсь! — отталкивается, уперевшись в плечи. — Ты выпил? Запах и твоя речь…
— Для храбрости. Исключительно для нее.
— Спасибо, что признался, — воротит нос. — Иди, пожалуй, спать! Завтра поговорим.
— Про компромат? Спать пойду с тобой, — приближаю к ней лицо, внимательно рассматривая искусанные и освобожденные от помады губы. — Как давно, Рома?
— Что? — агрессивнее брыкается. — Отпусти!
— Без секса! — жалю поцелуем, а затем щипающим укусом выступающую зазубренным лезвием женскую скулу.
— Перестань! — о чем-то просит, играет недотрогу и жалко всхлипывает. — Мне больно.
— Ты этого хотела, Рома. Помнишь, как на что-то намекала, подкатывала и строила эти ваши глазки. Вот он я! — распахиваю внезапно руки и развожу по сторонам. — Любуйся. Я свободен от обязательств. Поэтому…
— Сделать кофе?
— А без кофе не даешь? — пошатнувшись, с пошлостью хриплю.
— Нет, — до обескровленных костяшек сжимает пальцы, натягивает до ушей халат, прячет колышущуюся грудь и задирает подол, заметно оголяя нижний ярус, давая повод для очередной прострации.
— Ты красавица, Романа, а покусилась на еб.ана, у которого уже как будто бы второй законченный брак в кармане во-о-он того пальто. Или тупо конченый? Что-то я запуталась… Запутался… За-пу-та-лись, наверное, вдвоем, — запрокинув голову, регочу. — Короче, все равно!
— Идем! — она
— Ну-у-у, пожалуйста. Я ведь все правильно понимаю. Мне на колени, что ли, встать?
— Идем!
— Как скажешь! А больно будет?
— В начале — да, а потом…
— Привыкну?
— Костя, прекрати. Ты меня пугаешь.
Как скажешь! Делать нечего, придется помолчать. Чем удивит красотка? Не поперек же у нее там? А впрочем, похер мне на то, на это и на все, что дамочка предложит. Я изменял! Теперь осталось раздобыть для принципиального железобетонные доказательства…
Глава 38
Мусцины!
— Он дысыт? — шепчет дрожащий детский голосок.
— Ага. Конесно. Со за воплосы? Но глаза закыты, — по-моему, кое-кто настойчиво пытается оттянуть мне веки, чтобы воистину проверить реакцию зрачков на луч сильно пробирающего света. — Он гояций. Дазе пал идет. Мокый. К тому зе у него изо лта плохо пахнет и есё воняет какой-то кислотой.
— Это пот, и он, по-моему, осень клепко спит, а знасит, не успел посисить зубы. Отойди подальсе и не нюхай. Зазми двумя пальцами нос. Да не ему! Ты, со, тупой?
— У него зал? — кто-то осторожно гладит мою не придавленную подушкой щеку. — Нет-нет. Все номально, — удостоверившись в том, что пациент как будто еще дышит, авторитетно заявляет.
— Со ты делаес? — снова первый «дохтор» вступает в профессиональную игру.
— Слусаю дыхание. Мама так вседа делает. Помолци немного, ты мне месаес.
— Отойди от него. Мама тьюбоцькой глудоцьку слусает, а ты своими усами, как у слоненка. Со там воосе мозно понять по его спине? У него, сотли, как сильно нос гуляет. Вон, вон, вон, опять!
— Я холосо слысу, Зак. Ты осень злой и бездусный, блат. Вдлуг селовек умилает или находица в туннеле смелти. Надо все пловелить.
— Остолозно, Анвал. Не тлогай его, позалуста! У него, навелное, сломана сея.
— Ты, сто, глупый?
— Сам ты глупый. Посмотли, как он лежит…
«Умный» доктор абсолютно прав. Поза очень неудобна, а шея охренительно болит. И потом, я совсем не чувствую ног. Меня парализовало или это вполне себе естественный отек?
— Закария! — в наш странный «диалог» внезапно вклинивается звонкий женский голос. — Отойдите. Ваш завтрак готов, быстренько за стол, — говорит довольно грозно, на полном серьезе, абсолютно без купюр. — Вы умылись, надеюсь?
— Да, умми*.
Ох, ты ж блядский черт! Это я где? Где? Где? Одна лишь затертая до дырок рифма вертится на языке.
— А Костя?
— Подойдите ко мне, пожалуйста. Анвар, пациент абсолютно здоров…
Только голова трещит, клопы покусывают пятки, а шея говорит «до новых встреч» и, наверное, закладывает кое-что на будущее: