Chercher l'amour… Тебя ищу

Иголкина Леля

— Что-о-о? — ладонью прикрывает декольте, прячет специально выставленные на витрину сиськи, строит недотрогу, краснеет и задушенно ревет. — Вы забываетесь, молодой человек. Вы…

— Приятного вечера, — теперь скрываюсь, отворачивая ряху, краснею до потяжелевших от стыда мягких мочек, обливаюсь потом и хватаю воздух ртом и носом, как волною выброшенный на сушу огромный синий кит. — Прошу прощения, — куда-то в сторону хриплю. — Я обознался.

— Обознался он! Сволочь наглая! Молодчик на голодном строгаче, — по-видимому, извинения полуголая

девица нелюбезно все же принимает. — Считают, что им все дозволено, потому что мелочь в портмоне, да и в трусах, бряцает, о сучьей щедрости провозглашая.

Да-да, да-да… Я именно такой! А ты, хорошая и дорогая, проваливай и не завлекай. Иди своей дорогой, шуруй по красной и терпеливо жди, пока какой-нибудь возжелавший рекламируемого тобою тела свой член и дребезжащий шарм в дешевом номинале обязательно подаст.

— Я думал, ты там утонул, Красов. У тебя, что, проблемы с мочеполовой системой? Бегаешь в сортир, как шалопутная девица, подхватившая сезонный, мать твою, цистит. Инфекцию полощешь, вымывая случайно заглянувших и подхваченных «героев»? — вытерев салфеткой губы, откладывает смятую бумагу на тарелку, которую после двигает на край стола, внимательно поглядывая на меня, старательно пристраивающего зад на покинутое десять минут назад насиженное место.

— В жар слегка бросает. Что тут у нас? — суечусь слегка расфокусированным взглядом по тому, что здесь нетронутым осталось. — У тебя глисты, дружок?

— С чего бы? Не вижу связи.

— Или ты с голодного края? Жена, по-моему, тебя вообще не кормит. Держишь форму дома, а здесь, наедине со мной, нахально все себе, что не прикручено, конечно же, к поверхности, употребить любезно позволяешь?

— Вкусно очень! — нагло щурится, как ленивый жирный кот. — Зачем позвал? Целый час сидим, Костян.

Бездарно! Бездарно, мой милый старый друг!

— Нужна помощь, — упираюсь в край стола и отклоняюсь.

— Моя? — оттопыренными большими пальцами пинает свою грудь. — Чем могу помочь? Я в жутком нетерпении.

— Мы разводимся с Юлей… — неторопливо начинаю.

— Нет-нет-нет! — меня перебивает, раскачивая отрицание головой. — Вообще не в курсе. Ничего не желаю об этом знать. Не впутывай и даже не начинай. Красов, чтоб ты сдох! Фух! До этой минуты прекрасно сидели. Пили-ели, за жизнь трещали. Но тебе, похоже, неймётся и ты, козлина, решил все по-праздничному порубить и в говнище обвалять? Я правильно понял цель нашей вкусной встречи?

— Я рассчитываю на тебя, — дергаюсь, царапая ногтем случайно подвернувшуюся под руку салфетку. — Послушай, пожалуйста. Все ведь решено.

— И что?

— Я ищу поддержку, надежное доверенное лицо, и рассчитываю на тебя. Целиком и полностью.

— На меня? — выкатывает удивленный взгляд. — На меня рассчитываешь? Что за херня? Ничего не перепутал? Какая поддержка или помощь, если я считаю, что тут надо побороться. Развод — последнее дело, Костя. Заявляю авторитетно, как профессионал.

— Зачем? — с нескрываемым цинизмом изгибаю губы, приподнимая

удивленно бровь.

— Издеваешься? Зачем, зачем? — сильно вентилирует немного спертый воздух, затем краснеет и хрипит.

— Нет. Говорю вполне серьезно. Нет больше никого…

— Вот это, понимаю, комплимент. Когда больше никого в твоей команде нет, так и я как будто за надежного сойду. Пока, Красов! Я, наверное, пойду, — он привстает, неспешно отрывая зад от жесткого сидения стула, а я выбрасываю руку и впиваюсь мертвой хваткой в его повисшую над блюдцем кисть. — Какого черта? Отпусти! Ты что творишь?

— Да! Да! Да! Так получилось, Велихов. Не осталось больше никого! Знаешь, что означает «заставили и обложили»? — заглядываю снизу в его лицо, стараясь зацепить глаза. — Сядь, Петр.

— У тебя есть юристы, Костя. Перестань херню молоть, пожалуйста. Не впутывай меня в подобные дела. Реши самостоятельно и не комбинируй, не петляй. Я ничем не смогу помочь.

— Не та помощь. Не та, Петя.

— Час от часу не легче. Ты, видимо, забыл, что Юля — старшая сестра Тоси, на которой я, неблагодарный — исключительно по обстоятельствам, счастливо женат. Хочу, чтобы так и дальше было. Мы, — он давится, захлебываясь своими же слюнями, — родственники в некотором роде. Ты или взбесился, или поглупел, или тупо обалдел? Я зять Юле Красовой, а ты зять моему Тузу…

— И что?

— Иди ты к ебеням, козел! — он сильно тужится в отчаянных попытках вытянуть из моего захвата руку.

— Ты не сосудистый хирург, а это, блядь, не опасная операция на сердце.

— Кому как, Костя, кому как! Одно сравнение круче другого. Это неэтично, в конце концов. И потом, — он замолкает, подбирая нужные слова, — это в точности операция на открытом кровоточащем сердце. На твоем! — тычет в рожу свой свободный палец.

— Неважно, — качаю головой.

— Я буду с мясом отрывать, Красов. Ты ведь любишь Юлю…

— Этого недостаточно, Велихов. Уверен, что ты понимаешь, о чем я говорю.

— Вы прожили… Сколько? Напомни, будь любезен.

— Недостаточно!

А сказка, видимо, закончилась:

«Баба-Яга нечаянно пришла».

— Нет, Костя! — бьется, извиваясь. — Мы глупо выглядим. Ты отпусти, а то я завизжу.

— Визжи, Велихов.

— Ну, перестань, — слезливой жалостью уродует себе лицо.

— Не надо этого! — мой черед крутить у носа палец. — Она ведь подала заявление в ЗАГС, Петруччио.

— А-а-а! — внезапно прекращает препирательства и возвращается на место. — Отпусти, — он дергает конечность, которую я все еще держу. — Я не уйду. Слышишь?

— У меня есть гордость, Петр, — безумным взглядом прошиваю как будто бесконечную поверхность ресторанного стола. — Я не смогу упрашивать и унижаться. Навязывать себя, когда не мил. Я ей противен!

— Тебе слабость не идет.

— Я не вру, — пытаюсь растянуть улыбкой рот, да только дергаю щекой и неосторожно прикусываю сильно нижнюю губу. — Не набиваю цену. Понимаешь?